Встречного ветра!

Я не курю. Когда-то в школьной уборной курили и для этой цели я позаимствовал, мягко выражаясь, у отца пачку сигарет. Разговор был коротким: отец просто запретил мне тратить заработанные им и мамой деньги на табак, и я должен был помнить, что каждая тайком купленная сигарета будет просто ворованной. Через это я не смог переступить, а со временем «не курить» стало привычкой. Лилька же просто переводила табак: раздувала щеки и выпускала дым с видом величайшего наслаждения. Заметив мой насмешливый взгляд, она закашлялась и бросила сигарету. Потом начала рассказывать, как Люба водила ее на второй этаж. Там еще четыре комнаты блистали роскошью, изящной меблировкой и гобеленами в стиле Приматиччо.

— Что же это за стиль такой? — спросил я.

Глеб показал мне дом. Особой роскоши и гобеленов я не видел, но все сделано добротно, надежно, удобно. На первом этаже зал, кухня и прочие удобства. Гараж для «Запорожца» и курятник по последнему слову техники, только успевай сыпать корм, собирать яйца и рубить леггорнам головы.

На веранду вышел Папа, в обеих руках он нес бутылки с пивом. За ним со стаканами шел сослуживец, которого все запросто называли Захарычем. Папа грузно уселся в кресло, достал из кармана пятикопеечную монету, положил ее на ноготь большого пальца и сковырнул с бутылки пробку. Налив в стакан пива, он с наслаждением выпил.

— Раньше дети были в семье помощниками, — заметил он.

— Раньше… — неуверенно отозвался Захарыч, усаживаясь за елкой. — Дак не о том речь! Темные люди были раньше, неграмотные…

— Во! А сейчас все светлые. Любка в восьмом классе такие туфли затребовала, каких мать и в двадцать пять не носила. Купили, чтоб была не хуже людей. Избалованы они сейчас этой светлостью за чужой счет.

Появился Глеб. Он закурил и стал слушать Папу, который говорил, что люди сейчас хотят не просто поесть, а вкусно; не просто одеться, а модно; не просто мебель в комнату поставить, а заграничный гарнитур.

— Все, что выше естественных потребностей, относится к нравственной культуре, — сказал Глеб. — Но здесь два пути: к ожирению и к совершенству.

Папа поморщился, на крупном лбу появились глубокие морщины.

— Не люблю высоких моралей. В жизни всегда как потопаешь, так и полопаешь! Захарыч, скажи по совести. Мы с тобой вместе баранки на полуторках крутили. Ты двоих парней на ноги поставил, в люди вывел. Я вот этот дом построил.

— Нашел чем хвалиться! Давно мог бы получить квартиру, а то вбухал в эти кирпичи лучшие годы.

— Знаю я эти квартиры… — Папа отхлебнул пива. — А у меня хоромы. Опять же «Запорожца» Любке купил. Народить пятерых большого ума не надо — вопрос в том: как они с нынешними понятиями в люди выйдут?

— Да так и выйдут, — отозвался из-за елки Захарыч. — Нам было труднее, не пропали. Я по автобазе сужу… Все молодые шоферы с десятилетками дело знают туго.

— Эти грамотеи машины за полгода вдрызг разбивают, потому что не знают им цены. Я свою первую полуторку из утиля по винтику собирал.

— Дак время было… Работы много, техники мало.

— Понятия были другие. Мы тогда только на себя надеялись, своими горбами всего в жизни добивались. А они пришли на все готовое!

Глеб вскинул голову, но промолчал. Папа неторопливо поднялся и медленно пошел в дом, по стене за ним поплыла большая черная тень. Ушел и Захарыч.

Глеб заговорил тихо, выстраданно. Папа работал шофером, возил на рефрижераторе кур с местной птицефабрики. По дороге заворачивал домой и отгружал кур по весу оставленного запасного колеса. Потом мама их продавала. В домашнем курятнике кур держали для отвода глаз.

По совести надо было бы сообщить куда следует, но Люба об этих операциях ничего не знала. Сказать — значит поссорить ее с родителями, а Глеб считал, что и без этого испортил ей жизнь, ведь она могла встретить нормального парня и жить в свое удовольствие.

Сейчас рефрижератор к дому больше не подъезжает. Но отношения у Глеба с тестем натянутые, мирное сосуществование двух родственных систем под одной крышей.

— Из Кременчуга пришел ответ, — сказал Глеб в конце разговора. — Летом поеду на собеседование, тогда все и решится. И точку на всей этой семейной путанице смогу поставить, когда сам буду чего-нибудь стоить. Иначе все правильные взгляды и хорошие поступки не имеют смысла.

В январе Лилька получила первую зарплату и тридцать рублей внесла на покупку паруса. Глеб наотрез отказался взять деньги. Лилька обиделась и на следующий день сама купила три метра болоньи. На слова благодарности она ответила капризными гримасками: какая, мол, ерунда. Но видно было, что чувствовала она себя предельно счастливой.

Глеб пошел в магазин уцененных товаров прикупать недостающие двадцать семь метров. Болоньи в магазине не оказалось. Продавец сообщил, что какая-то девчонка вчера сказала находившимся в магазине женщинам, что сейчас это самый модный уцененный дефицит…

Глеб принес свои старые конспекты по аэродинамике, и мы начали заниматься теорией. Наверное, и я только тогда узнал: почему летают самолеты, откуда берется подъемная сила, что такое «качество» летательного аппарата?