Встречный огонь

— Извините меня… — Куда девался ее бас? Она говорит растерянно. — Время такое, делит на жизнь и смерть. — И вдруг совсем неожиданно рассмеялась: — Про гостей-то мы и позабыли! — и снова забормотала непонятно…

Ни на кого не похожа эта девочка. Шагнул к ней Агван и сразу отскочил за печку. Какие у нее глаза! Небось когда спит, щелки остаются. Она и ночью видит? Осторожно выглянул из-за печки. Как зовут ее? Сэсэгма? Дарима? Печка жгла бок. А девочка склонилась к огню, вытянула прозрачные пальцы. Сказать бы ей что-нибудь! Но знает он лишь одно русское слово, которое все вертится в голове — его Очир научил. А если он других не знает?

Он медленно, прижавшись к печи, стал обходить ее с другой стороны. И ладони, и живот, и щека правая горели. Но он все теснее прижимался к спасительной жесткой стенке и полз по ней боком, медленно, боясь того, что задумал.

Наконец оторвался от печи и потянул девочку за рукав. Она изумленно, прозрачно взглянула на него. Он все тянул ее к себе, и когда ее легкие волосы жаром коснулись его лица, он зажмурился и выдохнул то слово.

И вдруг остался один. Девочка далеко-далеко кричала:

— Мама! Ругается!.. Он ругается, мама…

Агван не знал, что она кричала, но понял: она сердилась.

— Иди сюда, скверный мальчишка, — взвизгнула мать.

Он не двинулся с места, зажмурился еще сильнее.

— Разве ты знаешь русский язык? — вместо мамы возле него тетя Бальжит, гладит по голове. Когда открыл глаза, мать, вся красная, что-то шептала ей. Он вздрогнул от хохота тети Бальжит.

— Уморил! Уморил! — А дальше — непонятно. Агван отчаянно вслушивался, но ни одного слова не разобрал.

— Не обижайся, Вика, он не со зла. Поговорить с тобой захотел!

Агван подумал, что она над ним смеется, и вырвался из-под ее сильной руки.

Удрал за печку. Слезы текут, охлаждая щеки. Уселся на пол и стал стирать их. Ему уже неинтересно… Закричала! Не стукнул же он ее. Не подойдет к ней больше, никогда!

Но вот тетя Бальжит заговорила понятно:

— Из Ленинграда они. Учительница музыки. Муж без вести пропал. Блокада. Дочку эвакуировали. Нашла в сорок третьем под Томском. — Агван насторожился, перестал плакать.

Мама читала в газете про Ленинград. Там все умирали. А вот другие слова тети Бальжит непонятны. Встал с пола, вышел из-за печки, чтоб лучше слышать, что говорит тетя Бальжит.

— Марии жить негде. В аймцентре у хозяйки жили, да та их больше не может держать. Девочка слабенькая. Привезли к вам — молоком отпаивать. Решайте. Мария помощницей будет, — тетя Бальжит улыбнулась, — Правда, овец только на картинках видала. Откажетесь, настаивать не стану. Найдем других.

Вдруг и вправду ее увезут к другим, эту девочку? Он подбежал к бабушке, застучал по ее коленям кулаками.

— Ба-ба! — попытался повернуть к себе бабушкину голову. А бабушка горестно шептала:

— Бедная. Молодая совсем. — Отодвинула его, а сама смотрела на чужую тетю. — Везде люди страдают. Какая женщина породила этого людоеда Гитлера?! Наверно, это не женщина была, а прямо сатана.

Он поежился, схватил бабушкину руку: Гитлер с оскаленной мордой волка сейчас кинется на маленькую худую девочку. Страшно стало. Уперся в колени бабушки.

Мама тихо сказала:

— У нас тесновато, да поместимся.

Ему не понравилось, как это мама сказала. Он снова забарабанил по бабушкиным коленям.

— Бабушка!

Она заволновалась:

— О чем рассуждаем? Ты скажи им, пусть остаются.

Агван радостно посмотрел на девочку. Мать ее всхлипывала, улыбалась, что-то быстро говорила. Агван смело подошел к девочке, крепко взял за руку.

Взрослые ушли проводить тетю Бальжит. А он держал девочку за руку, не отпускал. Рука у нее — тоненькая, горячая палочка. Потянул за эту палочку к тигру:

— Посмотри-ка, мой тигр. Не бойся. Он нарисован.

Но девочка отвернулась от картинки. На столе — кастрюля с молоком. Девочка слюну глотает. Он бросил ее руку, кинулся к столу, налил полную пиалу, протянул.

Как она жадно пьет! Над губой — белые усики. Девочка улыбнулась, кивнула. Он хотел еще валить, она замотала головой.

Он уже не боится ее.

— Ши хэн?[24]

Она засмеялась. Он тоже.

— Ты «шихэн»? — она пальчиком тычет Агвана в грудь.

— Би Агван би.

— Биагванби?

— Агван, Агван, — стучит он в себя.

— Тебя зовут Агван? Да?

— Агван…

— Я — Вика.

— Явика?

— Нет. Вика.

— Нетвика?

— Вика! Вика!

— Вика!

Они наконец поняли друг друга.

Пришли взрослые. Но Агван ничего не видел и не слышал. Громко, захлебываясь, рассказывал про Янгара, показывал, как тот рычит, скачет. Вика громко смеялась и хлопала в ладоши. Потом смотрели ружье, бабки и издалека — папин нож.

Тигр улыбался со стены. Дом стал светлым. Мама — красивой.

Ели долго. Вика жадно откусывала от горячей лепешки, долго жевала и причмокивала. А по дому странно плавали незнакомые, спутанные со знакомыми тихие бабушкины слова:

— Ты, Маруся, теперь моя девка будешь. Я мала-мала орос толмааша знает. Агван — маленький, твоя девка — маленький, друзья будут. Дулма и ты подруга будет. Жить будем. Ладна будет.

Тихие слова плавали, как облака в небе, и Агван плыл сквозь них весело и легко. Вот какая у него бабушка, самая умная…