Вторая капля

Звук воды прекратился, и скоро из-за двери показался неуклюжий силуэт в теплой одежде не по размеру и скользких махровых носках, из-за чего Анет немного буксовала при каждом шаге. Грязь больше не скрывала ее кожи, и на покрасневшим от тепла лице проявился свежий синяк у основания скулы.

– Ты в порядке? —поднял глаза Ларри. Он попытался встать, но его сознание кочнулось, и парень упал на диван, не успев подняться.

Девочка неуверенно кивнула, села недалеко от Ларри на мягкий диван. Она посмотрела на грязные разводы, покрывавшие кремовую обивку.

– Простите за это…– робко начала она.

– Ничего страшного, это отстирается,– Улыбнулась женщина,– Вы голодные? Есть айнтопф².Илихотя бы чай. Вы так замерзли, у меня есть травяной сбор от простуды и мед. Я заварю.

Женщина говорила быстро, скача с фразы на фразу, и путалась в словах.

– Да, думаю, Анет согласится.

Глава 6

Тусклая лампа мигала холодным светом. На столе стояла коробка, в которую Коил медленно укладывал вещи Кетрин. Это продолжалось уже несколько часов, но едва ли он уложил хотя бы четверть. Парень подолгу держал в руках любую, самую незначительную мелочь, вертел ее, пытаясь кончиками пальцев словить остатки призрачного тепла. Коил открывал ее тетради и, казалось, видел как она, согнувшись, нависла над бумагой. Она так близко к листкам, что может чувствовать сладковатый запах чернил, которыми пишет.

Закрыв одну тетрадь, Коил брал другую. Он читал даже ее наспех сделанную домашнюю работу, смеялся над глупыми ошибками. Ему даже порой казалось, что дверь вот-вот откроется, и вбежит Кетрин, начнет ругаться, что в ее вещах копаются, смущаясь заберет тетрадь со стихами, а потом будет смеяться. Не будет, ничего уже не будет. Эта мысль как кинжал проникала между рёбер, проходя все глубже.

В глубине выдвижного ящика лежал обычный, черный блокнот. Его ничто не выделяло из других, не считая того, что именно в нем Кетрин писала зарисовки– лозунги, маленькие стихи. Там были и ее собственные отзывы на свои же строки. А на последней исписанной странице было:

« Сонет о свободе

Я напишу сонет о свободе.

Простой, настоящий,

Не из тех, что в моде.

Немного пусть будет и о природе

Человеческой сущности,

Строчка о сброде.

Капля бессмысленных образных слов,

Без них этот стих не будет стихом.

Последние силы в него я вложу,

Хотя бы кому-нибудь да угожу.

В самолетик сложу и в небо пущу.

Я так о свободе, кто не понял, прошу.

Четырнадцать строк и все не о чем.

Четырнадцать строк, как взведенный курок. »

И в самом конце приписка: « Когда– нибудь я напишу сонет получше этого» .

Коил закрыл тетрадь, к горлу подошел огромный ком так, что глаза с трудом сдерживали слезы. Он несколько раз пытался проглотить нечто, перекрывшее ему дыхание, но безуспешно.

Стрелки на настенных часах говорили, что уже семь. Только вот утра или вечера? Темнота за окном не помогала. Коил, потерянный, сидел на полу, прислонившись спиной к ящикам стола, и смотрел в пустоту. Свет слепил покрасневшиеглаза, ничтожные на фоне общей усталости.

Склизкая упаковка блокнота хрустела под грубыми пальцами парня. Запахло кофе.

– Коил? – прошептал размытый силуэт Лиззи.– Ты как?

Парень попытался взглянуть на нее, но не вышло.

– Ты не спал?– продолжал дрожать голос.

Коил покачал головой.

– А это?– Лиззипоказала на стол.

Над головой парня стояла картонная коробка, совсем небольшая, еще открытая.

– Надо родителям отдать,– выдохнул Коил.

Лиззи тихо кивнула. Какое-то время она еще смотрела на парня, но вскоре исчезла, как и появилась.

Прошло еще пару часов, и Коил немного ожил. Шум за дверью не давал его сознанию исчезнуть. Он встал, пошатнувшись, держа в руках запакованный блокнот, взял с полупустого стола ручку и вывел несколько неразборчивых слов на скользкой этикетке: « От Коила» . Больше он написать не смог.

Грубые стены, колючие от странной штукатурки, сдавливали коридор. Из-за темнотыпарень шел почти на ощупь. По телу бежали мурашки. Влажный от пота лоб впитывал холод подъезда. Воздух рассекало тяжелое дыхание и шорох шагов. Коробка тянула вниз, подобно идущему ко дну камню. И почему-то немного сквозьнасморк едва различимо струилась лаванда

Коил сглотнул и взял коробку одной рукой, другой нажал на звонок. Звон, еще звон, звон. Шаркающие шаги за тонкой дверью. Удары сердца, желающего выпрыгнуть из груди. Щелчок замка.

На пороге стояла невысокая женщина или девушка, Коил не смог определить возраст. Черные волосы, очевидно, крашенные, залитые лаковым блеском, едва касались тощих плеч. На лице не было явных морщин, но чего-то в нем не хватало, того, что называют жизнью. Тусклые глаза смотрели ровно, без тени сомнения, скорби, искры. Только белок, яблоко и зрачок. Губы привычно сложились в легкую, немного злую улыбку, такую, от которой не будет мимических морщин.

– Вы, мама Кетрин? – Промямлил Коил, не отрывая взгляда от холодных глаз.

– Нет, теперь нет,– отстучал ровный ритм.

– В смысле? – задыхался парень.

– Умерла,– пожала плечами женщина. – Связалась с какими-то мразями, вот ее и убили. Сама виновата, в семье не без урода.

– Но, как же– судорожно глотал воздух парень.