Вторая мировая война. Ад на земле

В первые недели вторжения вермахт одержал несколько крупнейших побед за всю историю войны. Ему удалось окружить и уничтожить целые армии, особенно под Белостоком, Минском и Смоленском. Советские солдаты сдавались в плен десятками, сотнями тысяч. Росли потери советского воздушного флота. Двадцатилетний пилот Хайнц Кноке, рьяный наци, описывал радости расстрела с бреющего полета: «Никогда еще я так метко не стрелял. Мои Иваны лежат на земле. Один вскочил и кинулся к лесу. Остальные и не думают подниматься… Пилоты возвращаются, нас встречают улыбками. Давно мы мечтали так расправиться с большевиками. Мы не столько ненавидим их, сколько презираем. Истинное удовлетворение для всех нас – втоптать большевиков в грязь, откуда они вышли»¹⁷.

Иван Коновалов, один из тысяч сталинских пилотов, застигнутых бомбардировщиками прямо на аэродроме, писал: «Внезапно раздался невероятный рев. Кто-то крикнул: “Прячьтесь!” – я нырнул под крыло самолета. Все пылало – яростным, страшным огнем»¹⁸. Александр Андриевич, офицер снабжения, набрел на советское подразделение, уничтоженное атакой с воздуха: «Сотни или тысячи убитых… Один наш генерал стоял на перекрестке. Он явился принимать войска, был одет в парадную форму. Но его солдаты разбегались во все стороны, а он стоял, покинутый, одинокий, мимо него пробегали люди, а позади высился обелиск в память вторжения Наполеона в Россию в 1812 г.»¹⁹

. Политрук Пятого полка 147-й стрелковой дивизии повел своих людей в бой с криком «За Родину! За Сталина!» – и пал от первого же выстрела²⁰.

Под ясным небом немцы, закатав рукава, катили на танках и грузовиках пыльными триумфальными колоннами по степям, болотам и лесам – сотни и тысячи километров. «Мы следовали тем же маршрутом, что и Наполеон, – писал позднее генерал-майор Ханс фон Гриффенберг, – но не думали, что события 1812 г. повторятся вновь. У нас были самая современная техника, транспорт, средства связи – мы считали, что с пространствами России можно совладать с помощью железных дорог и моторов, телеграфного провода и радио. Мы безоговорочно верили в план блицкрига»²¹. Стрелок-танкист в августе 1941 г. писал своему отцу, ветерану Первой мировой: «Эти нелепые орды – обычные уголовники, которых гонит в бой водка да приставленный к затылку ствол… кучка засранцев… Я видел эти большевистские орды и как они живут, это запомнится надолго. Каждый, даже тот, кто до последнего сомневался, теперь видит, что борьба против этих недочеловеков, которых распалили евреи, была не только необходима, но и более чем своевременна. Наш фюрер спас Европу от неизбежного хаоса»²²

. Командир артиллерийской батареи писал 8 июля: «Мы замечательно продвинулись. Любить можно лишь одну страну, потому что она так дивно прекрасна – Германию. Что в мире сравнится с ней?»²³ Вскоре этот офицер погиб, но, будем надеяться, любовь к родине скрасила ему последние дни.

Армия вторжения стремительно продвигалась, города на ее пути пылали, подожженные либо немецким обстрелом, либо отступающими русскими. Полевые госпитали Красной армии были переполнены ранеными, их доставляли на повозках. «Иные сами приползали на четвереньках, покрытые кровью, – вспоминала медсестра Вера Юкина. – Мы делали перевязки, хирурги извлекали осколки и пули, обезболивающие средства давно закончились, и операционная звенела от стонов, криков, воплей о помощи»²⁴. За первые дни войны только в Тарнопольском госпитале, рассчитанном на 200 человек, скопилось 5000 раненых. По всему фронту раненые солдаты, для которых не хватало коек, лежали на голой земле перед медицинскими палатками. Колонны военнопленных брели, растерянные, в наспех сооружаемые концлагеря. Их количество изумляло и тех, кто их захватил, и публику закрытого кремлевского кинозала, где Сталин с приспешниками смотрел трофейные немецкие новостные ролики. Переводчица Зоя Зарубина (ей был всего 21 год) вспоминала: «Когда комментатор назвал число погибших и попавших в плен советских солдат, по залу пронесся отчетливо слышный вздох. Один военачальник ухватился за сиденье в переднем ряду и застыл в шоке. Сталин молчал в оцепенении. А мне навсегда запомнился следующий кадр: снятые с близкого расстояния лица наших солдат. Совсем мальчишки, беспомощные, растерянные»²⁵.