Вторая жизнь. Начало (СИ)

- Ип, - уверенно подтвердил он, помчался вперёд меня, а когда я зажгла магический огонёк, сам схватил с полки флакон со снотворным зельем, которое мы и влили Тобиасу в рот. Я потратилась на заклинание диагностики, нашла сотрясение мозга и ничего больше. Вот и прекрасно, пусть спит. Своей выходкой он дал мне возможность сегодня поработать в лаборатории.

Левикорпус упорно не получался. Я попробовала его на стуле, потом на холодильнике, на Северусе и самой себе. Тяжело, но работает. А на Тобиаса не действует, поэтому пришлось волочь его на второй этаж в его спальню волоком. Там я его уложила на диван, стянув с него ботинки, накрыла одеялом и вернулась на кухню убирать остатки овощей и смотреть, что можно приготовить ребёнку на скорую руку. На скорую руку нашлись яйца, молоко и мука, и через десять минут мы уже ели горячий омлет. Ложиться спать было ещё рано, поэтому мы взяли карандаши – к моему удивлению в детской нашлось шесть штук цветных карандашей и стопка тонкой жёлтоватой бумаги – и весь вечер рисовали всякие домики, деревья и машинки. Рисовал Северус, к моему удивлению, неплохо для своего возраста, с моих картинок срисовывал верно. Нехорошо было то, что он отдавал предпочтение чёрному и коричневому цветам, даже листья деревьев раскрасил в коричневый, сильно нажимал на карандаш и штриховал. Когда же я попросила его нарисовать его семью, то он изобразил меня на весь лист, раскрасил в жёлтый цвет, себя пририсовал рядышком крохотного, с огромными глазами, коричневого, а Тобиаса нарисовал в углу чёрным, а затем отделил его от нас толстой линией, которую для гарантии прочертил несколько раз, но, видно, его и это не удовлетворило, поэтому он заштриховал его чёрным карандашом. Что ж, ожидаемо. Мать занимает в его жизни самое важное место, «луч света в тёмном царстве», но сам себя он воспринимает незначительным, ненужным, этаким камешком в ботинке. Отец… Про отца можно не говорить, раз он отделён от остальной семьи линией да ещё и замазан. Рисунок тревожного, одинокого ребёнка. Но по части психиатрии, вроде бы, всё в порядке, а остальное со временем вылечится.

Сегодня Северус сам пошёл к моей спальне, а не к детской, опасливо посмотрел на меня, а когда я кивнула, просиял и побежал ложиться спать.

Когда я рассказала ему очередную сказку, на этот раз «Теремок», и зажгла магический огонёк, я сказала ему:

- Сынок, я сейчас спущусь в лабораторию, мне нужно приготовить зелье. Я буду там долго. Если я тебе понадоблюсь, или папа, - мы с ним одновременно поморщились при этом слове, - проснётся, беги ко мне. Понимаешь?

Он серьёзно кивнул, подвигал губами и подтвердил:

- Да.

***

Зельеварение – это особая магия. Человек может быть очень сильным и опытным волшебником, может иметь неограниченную поддержку родовой магии – и готовить посредственные зелья. А может быть сквибом – да, история знавала и такое – и его зелья будут легендой. Я, Елань, в зельях всегда была середнячком: как бы я ни старалась, как бы дотошно ни соблюдала рецептуру и технологию приготовления, сколько бы ни изучала дополнительной литературы – мои творения не поднимались выше уровня «удовлетворительно». До сих пор помню, как я завидовала Лагоде, моей однокласснице: она одной рукой мешает варево, другой пишет записку дружку, а обоими глазами косит в сторону преподавателя. И получает шедевр. А я, всю ночь штудировавшая этот рецепт – только сносное варево. Потом, конечно, смирилась – не дано, так не дано, ничего не попишешь. Лагода как-то, видя мои мучения, попыталась мне объяснять, что зелье нужно чувствовать, как магию, я поняла это буквально и попыталась магией его почувствовать. Первый раз это закончилось взрывом и дырой в потолке, второй раз ядовито-оранжевых слизней мы вылавливали по школе два месяца, а когда в третий раз дым из моего котла отправил весь этаж в недельный сон, учитель зельеварения пригрозил прибить меня гвоздями к осине, если я не перестану использовать магию.

«Магии в зельеварении нет! – вдалбливал он в меня. – Совсем нет! Вообще! Забудь про магию на моих уроках!»

Кстати, тот мой учитель, Воигнев Добросветович, один из величайших зельеваров нашего столетия, был практически сквибом – люмос был его потолком.