Второе рождение Жолта Керекеша

– Вот так новости! Усы! У тебя отросли усы! Черные, крохотные… Ой, какие мягкие усики!

Жолт, совсем поглупев, стерпел и это настойчиво-нежное прикосновение пальцев к своим губам, и у него появилось вдруг странное ощущение своей «шоколадности».

«Сейчас здесь под фонарем меня станут посасывать, как шоколадку», – со смешинкой подумал он, но все же не шевельнулся.

Горло его ничто не стесняло, язык был послушен – да он бы сейчас первоклассной скороговоркой отбарабанил любые стихи.

Ольга взяла его под руку.

– Давай погуляем. Я люблю гулять под вечер, в сумерках.

– Где? Там? И мы с Зебу любим прогулки в таких местах. Пошли, Зебулон. И не волнуйся: людей здесь нет.

– А кто же здесь? – спросила Ольга.

– Тени. И статуи. Черных статуй больше всего. А то, что статуи движутся, не в счет. Их можно остановить, как в кинофильме.

– Значит, Зебулон видит то, что ты хочешь?

– Не только Зебулон, но и ты.

Жолт наслаждался сознанием, что «под вечер, в сумерках» он разговаривает совершенно свободно. И слегка пожал руку Ольги.

– Скажи, что ты там видишь, под фонарем? – спросил он тихо.

– Что вижу? Скамью. А рядом парня и девушку. Они обнимаются.

– Ничего подобного. Это казак-кавалерист. Он в длинной черной бурке. Видишь: у него квадратные плечи.

– И правда. А лошадь лежит.

– Не лежит, а несется вскачь. Смотреть надо снизу.

– Здорово! А теперь там Балканский полуостров.

– Тебе всегда видится географическая карта.

– Потому что я хочу стать учительницей. Преподавать географию.

Жолт онемел. И не желал отзываться. «Его будущее», о котором столько твердил отец, сегодня к нему придвинулось ближе, но в то же время он отчетливо сознавал, что, заговори он сейчас о будущем, каждое его слово будет безудержным бахвальством, а перед Ольгой он бахвалиться не хотел.

Они брели по дороге, развлекаясь игрой теней, но вдруг позади эстрады Ольга остановилась.

– А ведь я совсем не удачлива, Жоли. С тех пор как я вернулась из Шиофока, я каждый день ходила вокруг скамьи, где тебя укусила Кристи. Уже неделя… наверняка.

– Ты была в Шиофоке?

– В Шиофоке я думала непрерывно о том… – Она оборвала фразу.

Жолт упрямо молчал. Ольга тихонько засмеялась:

– А папочка в доме отдыха следил за мною в бинокль.

– Я так и знал, что у него есть бинокль.

– Раньше я папу очень любила. Целыми часами дожидалась его на площади Сена. Я его и теперь люблю, но уже не так сильно.

Это была тема, которую Жолт ненавидел всей душой. Он считал, что часовщик с его подзорной трубой – случай весьма примитивный. Но Ольга, к сожалению, не мальчишка, она даже не представляет, как разделаться с этой трубой. На миг Жолт прислушался к себе: что у него там внутри – там было спокойно. Ольга поглядывала на него украдкой с непривычно смущенной улыбкой.

– А Чаба как… испарился? – рискнул спросить Жолт.

– Тебе это интересно? Я больше с ним не дружу.

– Хм!..

– Ну ладно. Он не дружит со мной. Разве это имеет значение?

– Понятно.

Жолт поджал губы. Он жалел, что задал этот вопрос, задел ее больное место, к тому же умышленно, и тогда вдруг вынырнула другая глупая боль, теперь уже его собственная. Он тяжело вздохнул.

– Скоро я пойду в школу. Надоело шататься без дела.

Ольга подняла на него глаза, в вечернем тумане они казались непроглядно черными.

– Когда ты один, – продолжал Жолт, – толку от тебя мало.

– Послушай, Жолт! Ведь ты здоров уже, правда? Ну, скажи, ты выздоровел уже или нет?

В голосе Ольги Жолт слышал искреннюю тревогу. Он был тронут до глубины души.

– Не знаю, – ответил он.

– Как ты можешь не знать, Жоли?

– Амбруш считает, что я на верном пути.

– Амбруш?

– Врач. У которого я лечусь. Но смешнее всего, что излечит меня не он.

– А кто?

– Я сам.

Какое-то время Ольга робко молчала, так как явно не поняла сущности его слов. Она думала, что дело в каких-то речевых упражнениях, и потому спросила с непривычной робостью, не может ли она ему как-то помочь.

Он покачал головой, хотя знал, что этот отрицательный жест чистая ложь. Но он скорее бы навсегда онемел, чем принял бы от кого-нибудь помощь из жалости. Жалость Ольги! Нет! Никогда!

Но, не желая объяснять эти чувства, он сразу сказал:

– Дело вовсе не в этом. Я прощелкаю тебе сколько хочешь слов без единой запинки и остановки. А ну, попробуй за мной повторить:

За дровами на дворе траваЗа дворами на траве дрова.