Второго Рима день последний

Юноша встал, косясь на меня, и пошёл к бочке с вином, наполнил кубок и подал его Джустиниани, опустившись на колено.

Я заметил с издёвкой:

– Этот молокосос не сможет даже заслонить тебе спину, когда дойдёт до дела. Он слишком слабый и щуплый и одет скорее для парада, чем для боя. Прогони его и позволь мне занять место рядом с тобой. Байлону в Блахернах я уже не нужен.

Джустиниани тряхнул бычьей головой и весело уставился на меня:

– Ты что, действительно слепой?– удивился он. – Не узнаёшь этого благородного юношу?

И я узнал её, увидел почётную цепь Джустиниани не её шее.

– Господи,– крикнул я, обомлев от волнения. – Это ты, Анна? Как ты здесь очутилась?

Джустиниани объяснил:

– Она пришла ещё вчера и попросилась под мою опеку. Стража впустила её, ведь на ней был мой знак. А что с ней делать, ты теперь решай сам.

Я подозрительно посмотрел на Джустиниани. Он отступил на шаг, трижды перекрестился и поклялся Христом, что вёл себя целомудренно, и его честь не позволила ему приблизиться к жене приятеля с порочными намерениями.

– Хотя искушение было велико,– добавил он со вздохом,– но я был слишком измучен недосыпом и боями, а также моей нелёгкой ответственностью, чтобы ещё думать о женщинах. Всему своё время.

Анна бесстыдно вмешалась:

– Теперь я понимаю француженку Жанну, которая надела брюки, чтобы чувствовать себя безопаснее среди солдат.

Она обняла меня за шею, поцеловала в щёки, прижалась головой к моей груди и сказала, едва сдерживая слёзы:

– Значит, я стала настолько безобразной, что ты меня даже не узнал? Мне пришлось постричь волосы, иначе я бы не смогла надеть шлем.

Она была в моих объятиях, была рядом. Её ненависть ко мне прошла.

– Почему ты ушла от отца?– спросил я. – А в ту ночь возле храма Мудрости Божьей это ты вложила руку в мою ладонь?

Джустиниани откашлялся, растёр отдавленный панцирем бок и деликатно сказал:

– Я должен проверить стражу. Ешьте и пейте что найдёте, а двери можете запереть, если захотите убедиться во взаимности. И пусть вам не помешают выстрелы из пушек.

Он вышел, прикрыв за собой двери. По его лицу я догадался, что он влюблён в Анну и очень мне завидует. Анна взглянула на меня из-под чёлки, но я не осмелился запереть дверь. Тогда она сама, как бы нехотя, задвинула засов.

– Любимый,– сказала она. – Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, что я была упряма, самолюбива и не понимала тебя?

– Любимая,– ответил я. – Прости, что я не такой, каким ты меня себе представляла.

Но здесь тебе нельзя оставаться,– добавил я с болью в сердце. – Ты должна вернуться в дом твоего отца. Там безопаснее, если вообще можно говорить о безопасности в этом городе перед началом штурма. Думаю, после падения Константинополя султан возьмёт ваш дом под свою опеку.

– Не сомневаюсь,– ответила она. – Я твёрдо знаю: первое, что сделает султан после взятия города – пошлёт чаушей охранять наш дом. Но я знаю также, почему он это сделает, и поэтому не хочу туда возвращаться.

– Что случилось? – спросил я с недобрым предчувствием.

Она подошла ко мне, положила руки мне на бёдра и посмотрела на меня необычно серьёзным взглядом карих глаз.

– Не спрашивай,– попросила она. – Я дочь своего отца и не могу его предать. Разве недостаточно того, что я обрезала волосы и надела панцирь моего брата, чтобы умереть на стене, если на то будет божья воля?

– Ты не можешь умереть,– сказал я. – Ты не имеешь права умирать. Так не должно быть. Твой наряд безумен, как и твои намерения.

Она ответила:

– Не впервые за тысячу лет женщина берёт меч, чтобы защищать наш город. Тебе это известно. Даже базилисса однажды надела доспехи, когда пал её муж кесарь.

– Не делай этого,– настаивал я. – Первый же встреченный тобой турок повергнет тебя на землю и отсечёт твою красивую голову. Это бесполезно.

– Ты знаешь сам, что всякое противление султану бесполезно. Он победит. Стена падёт. Силы слишком неравны. Тысячи людей погибнут бессмысленно ещё до следующего рассвета. А если говорить о пользе, то и твоё присутствие здесь бесполезно. Позволь же мне, наконец, думать как ты.

Она сжала моё плечо обеими руками. Её лицо под коротко остриженными волосами было бледно.

– Я твоя жена,– сказала она. – Нет для нас с тобой никакого будущего. Поэтому, я имею право хотя бы умереть рядом с тобой. Ведь я тебя люблю. Зачем мне жить, если ты погибнешь? Предпочитаю терновый венец мученицы.

Большое каменное ядро смело кусок стены где-то над нами, и мы услышали грохот падающих камней. С потолка посыпалась штукатурка и щебень.

Она подняла ко мне лицо, перекрестилась и сказала:

– Я поумнела. Зачем нам зря тратить время, если мы ещё можем любить друг друга?

Неумелыми руками она стала расстёгивать ремни панциря, засмеялась и сказала:

– Милый, помоги мне с этими ужасными крючками на спине. Только мужчины могли придумать нечто подобное.

С пересохшим от волнения горлом я ответил: