Второй после Солнца. Часть вторая

– И впрямь, – сказал Пугачёв, – беги не беги, а от моего царского гнева не уйдёшь. Граф, – обратился он к Перфильеву – одному из бандитов, – распорядитесь ввести живодёров. А что, виселицы уже готовы?

– А нам что, раз, два – и готовы, – весело отвечал граф и мигом бросился исполнять приказ государя.

При его деятельном участии в горницу были введены мужчина лет пятидесяти и женщина лет сорока пяти.

– Так это же оне, баре! – крикнула Параша, прячась за Аркашу.

– Не бось, не бось, Параша, гляди, какие они сегодня смирные, – ласково сказал Пугачёв Параше. – Ну что, злодеи, – обратился он к вошедшим, – пришла пора отвечать за свои злодеяния. Что желаете сказать в своё оправдание?

Живодёры молчали.

– Нечего сказать? Ну тогда я скажу. Повесить их. Пошли, Арканя, на воздух.

В предрассветной полутьме по обе стороны лужи уже возвышались две наспех сооружённые виселицы. Лужа была пуста: Аркашин конь вернулся во двор, а свина оприходовали пугачёвцы – долежался, домечтался, дорасслаблялся.

– Бабу раздеть, мужика так повесить, – повелел Пугачёв. – Они, злодейки, помещицы, по-другому устроены, не то, что твоя Парашка, – шептал Пугачёв Аркаше, пока помещицу раздевали. – Погляди, у неё даже титьки не так расположены. Ух, какая полная, спелая, жалко – старая. Выбирай, Аркаша, – продолжил он громко, – как будем вешать: за ребро, за скулу, за подмышку?

– За шею, так понадёжней, – лукаво отвечал Аркаша.

– Экий ты сердобольный. Ну да будь по-твоему. Твой гостинец – тебе и решать.

Он подал знак. Два грузных тела рванулись, затрепыхались, обвисли.

– Ну что, – подытожил Пугачёв, обнимая Аркашу, – много мы с тобой сегодня хорошего сделали: одного ядовитого, да двоих лютых наказали.

– Довольно, – скривился Аркаша, скидывая с себя пугачёвскую руку. – Собирайся. Открою тебе истинную цель моего визита: велено мне императрицею изловить тебя и доставить Екатерине-жене для утехи её страждущей плоти.

– К Катьке-то? – вздохнул Пугачёв, снова обнимая Аркашу. – К Катьке успеется. Пошли-ка приляжем, вздремнём чуток. Тебе, чёрту, везет: ты с Парашкою ляжешь, а мне вот с графом придётся, – хихикнул Пугачёв сквозь зевок.

Через пару часов Аркаша проснулся, выбежал во двор и мастерски выругался. На этот раз Пугачёв не разбудил его. Вора вместе со всей его шайкой, а также Аркашиным конём-свинолюбом и след простыл.

– Прощай, Параша, прости, Параша, если что не так! – крикнул Аркаша и взял след, но вдруг поворотился, чтобы добавить: – И ты, Арсений, прощай! Будь за старшего, а нашу встречу запомни: она послужит тебе отправной точкой в твоём хождении в большую интересную жизнь!

На него смотрели четыре глаза: два испуганных, женских, и два детских – умных и злых – в коих обладателе уже можно было угадать родоначальника великой династии.

Как гончая нёсся Аркаша по кровавому следу. Противник был предусмотрителен, предупредителен и обходителен: в выжженных деревеньках на пути вундеркинда свежесрубленные виселицы образовывали слово «Аркаша», а грунт под ними был кем-то уже заботливо перекопан.

И Аркаша мчался по следу дальше. Временами, когда надоедало бежать, он находил хворостину, осёдлывал её и скакал со свистом и гиканьем. Печень, насаженная на ветку, почки, нанизанные на колючки кустарников, сердце, приколоченное к пеньку, не позволяли ему сбиться с пути.

В лужах крови Аркаше чудилась злодейская ухмылка «императора», не оставлявшего ему ни крова, ни коня, ни пропитания. Дым от пожарищ стелился над окровавленной землёй. Возле каждого из них Аркаша мастерски делал ножкой от гнева и летел дальше: то на юг, к Каспию, то на восток, к Уралу.

Наконец Аркаша остановился, чтоб отдышаться. Ему, распаренному, захотелось ощутить холод этого серого неба. Тут-то и догнал его отряд подполковника Михельсона9. Михельсон бросился целоваться.

– Поздравляю! – кричал Михельсон. – Вы умотали его! Он обессилел – и изловлен! Своими же!

– Как изловлен? – недовольно отстранился Аркаша. – Я хотел бы поймать его в честном бою.

– Честные рубли за его голову – они не менее честны, чем ваш бой, – возразил Михельсон.

– Не так же ли радовались первосвященники, выгодно пристраивая свои тридцать сребреников? – усмехнулся Аркаша.

Михельсон не ответил, но предложил Аркаше еду и коня.

Еду Аркаша принял, от коня отказался.

– Почему же вы не берёте коня? – спросил Михельсон.

– Сие не можно, Чертородица не велит, – прогнусавил Аркаша. – Сделайте мне лучше деревянную лошадку – вот из этой хворостинки или из другой какой.

– Тьфу, – сплюнул Михельсон при слове «Чертородица», но отдал необходимые указания.

И тут же местный умелец по прозванию Полотнянщиков выточил им деревянную лошадку. На этой деревянной лошадке с нечастыми остановками, во время которых лошадка отдыхала, а хозяин её прогуливался под виселицами по свежевскопанным грядкам, Аркаша доскакал к декабрю до самой Москвы.

В Москве благодаря своей благородной внешности, манерам и связям он сумел быстро добиться свидания с Пугачёвым, заключённым в старой долговой тюрьме.

– Здоровьица тебе, государь, – пожелал Аркаша, преклоняя колени.