Второй сборник Центрифуги

Далее идут уже упреки менее существенные, в порядке жестикуляции. Упрекает нас г. Томашевский в «кружковщине», которая заставляет нас отыскивать в стихе «какие то крыши и корзины». Недоумеваем – почему какие то? У Андрея Белого изъяснено – что есть «корзина» и что есть «крыша». Если же г. Томашевскому не нравятся сами по себе эти слова в приложении к стиху… мы потрясаемся недоумением: ведь так мы, пожалуй, дождемся возражений анатомов-эстетов по поводу называния таких то костей «тазовыми», или астрономов-эстетов по поводу «Псов». Но так как, вероятно, и сам г. Томашевский, впадая в столь монументальный тон по поводу терминологии Белого, отлично знал, что пишет самые явственные пустяки, то об этом дале говорит не стоит.

С. Б.

Новый Домострой

Об этой «странной» книжке везде говорят, пишут, – ей удивляются, ее прославляют, как своеобычный подвиг. Завтра: «В четверг 30 февраля в новой аудитории политехнического музея Яблоновской прочтет лекцию Правда Жизни. 25 % чистого сбора в пользу третьего участка дамского попечи…» и так далее, Послезавтра о том же прочтет Гр. Петров, через неделю о ней напишет мусью Тальников в «Современном мире», еще через день Северянин пробравурит о ней, задергается Ховинну, а там она, несмотря на то, что «отпечатана в ограниченном количестве экземпляров», выйдет пятым изданием.

«Странную» всех взбудоражившую книжку написал некто, скрывшийся под инициалами «Л. Н.». Книжка называется: «Этюды (метафизические, психологические и критические заметки)» – Книжка по форме напоминает не то дневники, не то письма к одному определенному человеку. Говорит она решительно обо всем – любовь, философия, жизнь, смерть, человек, женщина, сон, добро, бедствия, и т. д. все нашло себе место у г. Л. Н. – Эта книжка прославляется и будет прославляться как некий глубоко обоснованный внутренним борением катехизис жизни. Автор книги – очевидно, не писатель; писатель написал бы все это, нужно думать, острее, короче, ясней; наш же автор часто наивен, повторяется, язык его небогат. И мы не стали бы говорить об этой книге – если бы она не была интересным подтверждением одной нашей скромной мысли.

Символисты очень любили акцептовать самым определенным образом то обстоятельство, что учение их – «символизм» не есть лишь литературная школа, но есть (и главным образом –) миросозерцание. И за символическим миросозерцанием Брюсова, Бальмонта, Белого, Иванова, Блока естественно было ожидать появления общепонятного, общедоступного обывательского символизма. Так было бы: углы пообколочены, неровности сглажены и «мно-гогранье» символизма превратилось бы в пилюльку. Но – а это то и есть самое любопытное! – обколоченные грани превратились бы в кучу мусора и пилюлька должна была иметь серенький, грустный и вовсе неаппетитный вид. И этот вид должен был существенно совесть с тем, что мы увидели в символизме и за что мы его так сильно не любим. И вот мы дождались символического домостроя. – Наш автор говорит о философии, но любимые его имена-Шопенгауер и детерминисты, говорит о писателях, но лучшими эпитетами награждает Уайльда[37], и таков он везде и всюду. Несомненно, кроме того, что он – «барышня» по собачьей терминологии Розанова; иначе бы он не говорил так бессовестно пусто о том, что он именует «любовью».

Один из близких нам по мыслям людей писал в 1913 году: «Модернисты опоили русскую литературу специями сладостными, стряпней елейной, супом дерзания и смирения; они напустили на нас легионы аматеров и специалистов по тонкостям…»; один из этих «аматеров» и «специалистов», самый маленький и неискушенный, написал книжку «Этюды». – Вой верного пса на заброшенной могиле символизма. Осимволистившийся «третий элемент», Серая и бездонная дыра. Неоинтеллигенсткий Домострий.

Неч.

Как пишутся рецензии

Как пишутся рецензии? Обыкновенно дело происходит так – заходит Иван Иваныч, сотрудник «Нашего Визга», в редакцию сего почтенного издания, подходит к зевающему над гранками секретарю.

– Здрасте, Пет Федыч!

– Здрасте, Иван Ваныч!

– Ну что новенького?

– А что у нас новенького?

– Да все так – вообще.

– Тихо?

– Да-тихо.

Пауза.

– Что это у вас лежит?

– Что лежит?

– Да, вот-на столе.

– А, это! – прислали ерунду какую то, – для отзыва.

Иван Иваныч погружается в книжку.

– Дайте мне почитать.

– Возмите… Может, черкнете что?

Иван Иваныч морщится.

– Черкните, какая вам разница?

– Ну… ладно, давайте, напишу.

Через два дня рецензия готова, напечатана.