Второй сборник Центрифуги

В. Шершеневич не из первых. У него есть стихи, порою даже недурные, но стихи и только. О едином лирическом обруче, стягивающем все сто пьес в книге в одно целое, не может быть и речи. Единство их скорее и в однообразном эмоциональном содержании, быть может и приятном для вкуса среднего потребителя, но нам, вследствие почти полного отсутствия содержания другого, лирического, всегда являющегося надежнейшим цементом и фундаментом пьесы, кажущимся бедным и лишним. Да, потом, кроме того поэт, перегружающий свои вещи эмоциональным элементом переживания, не заботясь о лирической концепции их, всегда рискует обратить поэтический матерьял в протокольный дневник происшествий. А это, кажется, как раз то, что там нежелательно Шершеневичу, борющемуся с содержанием в своих теоретических статьях?

Это отсутствие своего лирического содержания и восприятия такового же чужого исключительно лишь как простой метафоры, в конце концов, вероятно, и сделало Шершеневича таким «образником».

То, что он наивно называет в своих стихах политематизмом, по существу своему, конечно, лишь чрезмерное загромождение пьесы равнопостроенными метафорами, создающими иллюзию многообразия, (а уж никак не политематизм). Каков строй шершеневичевских метафор, – распространяться не приходится, тем более, что в свое время об этом писал уже Б. Пастернак. Скажу только, что как бы не внезапно было соединение слов, рождающих метафору, но раз это продиктовано или простым сходством предметов, или их ассоциативной связью по сходству, это всегда будет и менее динамично и менее убедительно, а, главное, слишком обывательски просто, чем в тех случаях, когда это же соединение продиктовано или причинной зависимостью или смежностью образов.

И я не знаю почему Шершеневича так привлекает первое, – ведь он должен же чувствовать, что строчка: «У отдыха было измученное лицо, как у дня» – и неизмеримо тоньше, и лучше, чем, хотя бы следующее:

Прохожие липнут мухами к клейкимВитринам, где митинг ботинок…

или какая другая.

Таким образом уже по существу своему достаточно нежизненная шершеневическая метафора не меняет своей потенциальности и в общей конструкции пьес, лирическая основа коих нами разобрана выше.

Я попросил бы читателя однако не делать преждевременного вывода из моих общих положений тем более что о Шершеневиче – стихотворце не было еще ни слова.

А между тем уже одни указанные в начале экономические факторы обрекают его на существование, как поэтического производителя. И, как таковой, он конечно делает и сделает то, что не может оставаться незамеченным. Я не говорю о популяризации и упрощении творческих приемов Маяковского, моих или, как то было ранее, Северянина. В этом Шершеневич не повинен: опять тот же пресловутый политематизм и бедность собственного лирического простора. Ну правда, нельзя же обвинять его хотя бы в этом; – его пленили мои строчки:

Вечер был ужасно громоздок,Едва помещался в уличном ридикюле…

(«Вес. Контраг. Муз». 1915 г.),

пленили настолько, что в «Автомобильей поступи» (стр. 37) над стихотворением, появляющимся в печати вторично, появилась следующая приписка:

Вечер был ужасно туберозов,Вечность из портфеля потеряла morceaux… etc.

Ведь здесь столь прочная генеалогическая связь начертана звуковым сочетанием, что никакое даже вновь введенное слово не может нарушить ее.

Да, кроме того, – разве изменим образ по существу, если понятия, являющиеся его элементами будут заменены новыми? И плащ в строчке:

Из Ваших поцелуев и ласк протертыхЯ в полоску сошью себе огромный плащ. –

по поэтической сущности своей остался прежними штанами (1 журн. русс. фут. № 1–2).

Точно так же нельзя винить Шершеневича и за замену эпитетов при повторном появлении его стихов в печати, за разрезыванья и раскрошиванья по целому ряду отдельных пьес одного и того же, показавшегося ему удачным образа. Ведь все это говорит, как раз обратное тому, что хотел сказать автор, а виновники этого, конечно, все те же.

Таковы лирические достоинства стихов, собранных в «Автомобильей поступи» и «Быстри». Их лирическая природа, лежащая вне их самих, но неразрывно связанная с той тучей, которая производит грозу поэтического сегодня, не заставит нас проглядеть правду.

Броском вырвавшийся из целой плеяды поэтов, составлявших первую фалангу на рассвете футуристического дня, Шершеневич, выгодно выделялся в ней сравнительно со многими. Чрезмерная перегроможденность образами его стихов, разнообразие и новизна тем, не лирических, а, увы, только литературных, делало их красным лоскутом перед глазами читательского внимания.