Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя

Много раз я пыталась понять, что означал этот сон. После всего, что я испытала в ту ночь, после стольких новых вещей и ярких впечатлений, после того, как меня вырвали из знакомой обстановки и оторвали от корней, – я предъявляла к себе слишком много обвинений. Детям вообще свойственно взваливать вину на себя, и я не могла себя простить. Но дело было не только в этом. Мама так часто говорила о Боге и ангелах, в детстве я постоянно слышала истории о них. С тех пор я всегда старалась верить в то, что в нашем мире есть место волшебству, что не все поддается логике и рациональному объяснению. Разве не чудо, что из всех детей, которых можно было усыновить, которые заслуживали это больше меня и которые пробыли в приюте намного дольше меня, именно мы с братом получили шанс на лучшую жизнь?

Но тогда мне еще только предстояло это понять.

В ту ночь я тихо молилась, пока снова не заснула. Я шептала молитву, и моя новая мама наверняка слышала ее, но мне было все равно. Она в любом случае ничего не поняла бы, а если бы и поняла, меня это не заботило. Я помолилась в последний раз и легла спать. Бог оставил меня, так почему я не должна его оставлять?

На другое утро я проснулась с таким чувством, будто что-то внутри меня сломалось. Сломлена была я сама. Мне казалось, что я уже испытала все, что только может испытать человек, – но я ошибалась. К счастью, тогда я еще не знала, что с эмоциональной точки зрения худшее – впереди.

Моя новая мама позвала меня к завтраку, и я спустилась в своей новой белой сорочке. Прошли первые сутки, и я все еще была жива. Чудом, но жива. Завтрак был очень вкусный. Лилианн приготовила овсянку. Сначала я недоверчиво посмотрела на нее: на вид она напоминала склизкую бледную жижу – до сих пор помню, как посмотрела на нее, как бы говоря: «Ты что, хочешь меня отравить?» Стуре с Патриком тоже сидели за столом, и Стуре уже съел свою порцию жижи, так что я решила, что она съедобна. Я добавила сахару и полила ее молоком. Еще на столе стояли сваренные вкрутую яйца, их я любила. Тут же была ветчина, сыр, нарезанные ломтиками огурцы и помидоры, джем, бананы и что-то в тюбике. Тюбик был синий со светловолосым мальчиком. Я видела, как Лилианн и Стуре выдавливали его содержимое на яйца. Лилианн спросила, не желаю ли я его, и я утвердительно кивнула. От еды я никогда не отказывалась. Лилианн сказала, что это копченая икра трески, и я выдавила капельку на кончик пальца и попробовала. Икра оказалась ужасной гадостью! Я выплюнула ее, схватила стакан воды, что стоял напротив, и сделала большой, жадный глоток. Лилианн и Стуре засмеялись, и про себя я тоже подумала, что это очень смешно. Попробовав все, что было на столе, и пальцем соскоблив с тарелки остатки овсянки, я так объелась, что даже живот разболелся. Но я решила, что это в любом случае хорошо, ведь никогда не знаешь, когда случится поесть в следующий раз.

Отставив тарелку, я вернулась к себе в комнату и переоделась в джинсы и футболку. Лилианн хотела, чтобы я приняла душ, но я отказалась – я и так была чистая, и душ мне был совершенно без надобности. Меня поражало то, как люди здесь тратят воду. Неужели все шведы принимают душ утром и вечером? Должно быть, воды здесь хоть отбавляй!

Одевшись, я отправилась в кабинет Лилианн и Стуре. Там на столе стоял глобус – он был синий, а если нажать кнопку, то включалась подсветка. Я позвала:

– Лилианн! – но тут же исправилась: – Мама! – она расстраивалась, что я не называю ее мамой, поэтому я стала звать Лилианн «мама», а Стуре – «папа».

Мне хотелось понять, как устроен глобус. Мама слегка повернула его и показала мне Южную Америку и Бразилию – и я прочла на глобусе «Бразилия». Потом она указала на Швецию, а затем – на голубой океан, разделявший Бразилию и Швецию, и произнесла шведское слово «вода», а потом – «água». Мысли в моей голове лихорадочно закружились. Я крутанула глобус и посмотрела на Бразилию, потом – обратно, на Швецию. Мама указала на Швецию и сказала, что сейчас мы здесь. Я смотрела на нее и думала: как же мы далеко! Потом посмотрела на маму. Она была выше меня, а папа – выше мамы. И дом, где мы жили, был очень большой. Я подумала обо всех домах в нашем районе: и как только они умещаются в Швеции – ведь на глобусе она такая маленькая! Потом я посмотрела на Бразилию, не понимая, как огромный Сан-Паулу мог влезть в эту крошечную кляксу. Тогда-то я и поняла, что страны огромны, а воды между ними – еще больше. А еще позже по-настоящему осознала, что я больше не в Бразилии, а в совершенно другой стране. От понимания, что я нахожусь немыслимо далеко от Бразилии и от своей настоящей матери, я разрыдалась. Мама поняла и обняла меня и не отпускала, пока я не успокоилась.