Читаем Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя полностью

Внезапно, после всего услышанного за эти несколько часов, я чувствую себя совершенно измотанной. Я вижу, что и Ривия уже устала переводить, и спрашиваю: «Может быть, нам пора вернуться в отель и отдохнуть?» В ответ она испепеляет меня взглядом и заявляет, что ни за что на свете не скажет моей семье, что мы уезжаем, когда мы не виделись двадцать четыре года. Я знаю, что она права, но я так устала! В этой поездке на меня свалилось столько впечатлений, столько воспоминаний, требовавших осмысления, и в особенности – волнение и предвкушение этой встречи. Столько лет я ждала этого дня – с самого детства, когда скучала по mamãe и хотела ее увидеть, когда гадала, как она себя чувствует и жива ли; когда в юности я думала о ней и перешептывалась с ней, когда меня никто не слышал; когда, повзрослев, думала, что она, должно быть, уже умерла, потому что не представляла, как можно выжить в тех жалких условиях, в которых нам приходилось существовать. Столько раз я представляла, что скажу ей, когда снова увижу, –

если мы еще когда-нибудь увидимся. И вот теперь, после стольких лет, я стою рядом с женщиной, по которой так тосковала, и чувствую совершенное опустошение. Словно на моих плечах лежит груз всего мира, и я могу наконец остановиться и сбросить его, но все мои мышцы ноют и болят. Я знаю, что должна бы ценить каждое мгновение этой встречи с моей матерью, которую подарила мне судьба, но в этот момент мне хочется лишь одного: вернуться в отель и лечь спать. Теперь, когда мы снова нашли друг друга, мне хочется верить, что у нас еще будет время и жизнь даст нам еще один шанс. И все же я медлю. Как знать, сколько на этот раз отмерила нам судьба? Я благодарна ей за эту встречу, поэтому собираю остатки энергии и стараюсь насладиться этим чудом.

Наконец мы возвращаемся в отель и отдыхаем. Чуть позже, в тот же вечер – праздник, и я надеваю длинное черно-белое платье. На празднике – другие члены моей семьи, несколько моих двоюродных братьев и сестер и их дети. Громко играет бразильская музыка, все смеются и обнимаются. Все пьют пиво, и хотя я никогда особенно его не любила, но уже перешла к третьей бутылке. Дельза, одна из моих двоюродных сестер, передает мне еще пиво, и я благодарю ее. Она смеется – похоже, я ей нравлюсь, – и говорит, что это у меня в крови. Семья соглашается, а испытываю гордость оттого, что они приняли меня за свою – пусть даже речь только о пиве. В этот момент я счастлива уже тем, что мне здесь рады, и что я – член семьи. В течение вечера несколько человек осторожно спрашивают меня, не сержусь ли я на семью за то, что все вышло так, как вышло; за то, что они не заботились обо мне и маме, когда мы жили в пещере и на улице; за то, что сдались и не искали меня и брата, и за то, что не смогли обеспечить моей матери должный уход.

На эти вопросы нелегко ответить. Честно говоря, я до сих пор не все понимаю. Но я прекрасно осознаю, что мы живем в совершенно разных мирах, что жизнь – непростая штука, и не все можно понять. Но сильнее всего – чувство благодарности за то, что я получила возможность снова с ними увидеться. Я изо всех сил стараюсь дать им понять, что не держу на них зла и что я рада знакомству со всеми ними. Что было, то было. Какая теперь разница, кто и что сделал и что можно было сделать по-другому? К чему теперь злиться на мою семью?

Будущее будет таким, каким мы сами его создадим, и я не собираюсь лишать себя и свою бразильскую семью возможности на воссоединение.

Мы обнимаемся и идем танцевать в маленькую комнату с телевизором. Они учат меня нескольким танцевальным па. Мы с мамой танцуем вместе. У нее болят бедра, поэтому мы просто раскачиваемся из стороны в сторону в ритме музыки. Потом начинается песня побыстрее, и моя тетя Эльза, которой восемьдесят шесть, принимается лихо отплясывать – а я только диву даюсь, как ей удается так плавно двигаться. Сама я едва поспеваю за ритмом и со смехом думаю, что природа была к ней благосклонна.

Все фотографируются. Мы продолжаем танцевать, и я думаю, что, наверное, это лучшее – или, во всяком случае, самое бразильское – завершение вечера. Я смотрю на маму и внезапно, охваченная эйфорией, понимаю, что ее болезнь ничего не меняет ни для меня, ни для моих воспоминаний, ни для моих чувств. Учитывая то, через что ей пришлось пройти, да еще если прибавить к этому ее болезнь, моя мама еще сильнее, чем я думала.

В этот момент мама снова спрашивает о Патрике, и я отвечаю, что он приедет через несколько дней и что ему не терпится встретиться с ней. Я изо всех сил надеюсь, что их встреча пройдет хорошо. Патрик был совсем маленьким, когда они с мамой расстались, и я не знаю, как они поладят в будущем. Но надеюсь, что между ними возникнет крепкая связь – и сама я тоже намерена быть к ней как можно ближе. В этот момент я не сомневаюсь: так и будет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Замок из стекла. Книги о сильных людях и удивительных судьбах

Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…
Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Жаркой июльской ночью мать разбудила Эдриенн шестью простыми словами: «Бен Саутер только что поцеловал меня!»Дочь мгновенно стала сообщницей своей матери: помогала ей обманывать мужа, лгала, чтобы у нее была возможность тайно встречаться с любовником. Этот роман имел катастрофические последствия для всех вовлеченных в него людей…«Дикая игра» – это блестящие мемуары о том, как близкие люди могут разбить наше сердце просто потому, что имеют к нему доступ, о лжи, в которую мы погружаемся с головой, чтобы оправдать своих любимых и себя. Это история медленной и мучительной потери матери, напоминание о том, что у каждого ребенка должно быть детство, мы не обязаны повторять ошибки наших родителей и имеем все для того, чтобы построить счастливую жизнь по собственному сценарию.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Эдриенн Бродер

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное