Полтора года моего пребыванья в России пронеслось, как быстрый миг, и ни одного такого события, которое бы освежило меня, после которого, как бы после ушата холодной воды, почувствовал бы, что действую трезво и точно действую. Только и кажется мне трезвым действием поездка в Иерусалим. Творчество мое лениво. Стараясь не пропустить и минуты времени, не отхожу от стола, не от<о>двигаю бумаги, не выпускаю пера – но строки лепятся вяло, а время летит невозвратно. Или, в самом деле, 42 года есть для меня старость, или так следует, чтобы мои «Мертвые души» не выходили в это мутное время, когда, не успевши отрезвиться, общество еще находится в чаду и люди еще не пришли в состояние читать книгу как следует, то есть прилично, не держа ее вверх ногами? Здесь всё, и молодежь и стар<ость>, до того запуталось в понятиях, что не может само себе дать отчета. Одни в полном невежестве дожевывают европейские уже выплюнутые жеваки. Другие изблевывают свое собственное несваренье. Редкие, очень, очень редкие слышат и ценят то, что в самом деле составляет нашу силу. Можно сказать, что только одна церковь и есть среди нас еще здоровое тело (письмо от 14 декабря 1849 года, Москва).
На следующий день почти о том же он пишет и П. А. Плетневу:
…нашло на меня неписательное расположение. Все кругом меня жалуются, что не пишу. <…> «Мертвые души» тоже тянутся лениво. Может быть, так оно и следует, чтобы им не выходить теперь. Люди, доселе не отрезвившиеся от угару, не годятся в читатели… (письмо от 15 декабря 1849 г., Москва).
И остается только гадать: переживал ли Гоголь в это время новый кризис, или то было настроение момента. Во всяком случае, на исходе 1849 года он делает А. М. Виельгорской признание несколько иного характера:
Труда своего никак не оставляю, и хоть не всегда бывают свежие минуты, но не унываю (письмо от 26 декабря 1849 года).
Начало 1850 года было ознаменовано новой чредой чтений глав второго тома, которые Гоголь устраивал своим друзьям и литературным знакомым. 7 января 1850 года он вторично прочел Аксаковым первую главу – теперь уже в переработанном виде. Об этом имеется свидетельство Ивана Аксакова, который гостил в Москве и на этот раз смог сам присутствовать на чтении, а уже 9 января, вернувшись в Ярославль, писал родным:
Как-то Вы провели ночь эту, милый отесинька, после чтения Гоголя и моего отъезда, что Ваша голова? <…> Спасибо Гоголю! Все читанное им выступало передо мною отдельными частями, во всей своей могучей красоте… Если б я имел больше претензий, я бы бросил писать: до такой степени превосходства дошел он, что все другие перед ним пигмеи[152]
.Об этом же чтении вспоминал впоследствии и С. Т. Аксаков:
1850 года генваря 7‐го Гоголь прочел нам в другой раз первую главу «Мертвых душ». Мы были поражены удивлением: глава показалась нам еще лучше и как будто написанною вновь[153]
.