Вторжение

Через полчаса езды выбрались на опушку. Небо уже предрассветно сипело; через луг, на взгорке виднелись деревянные дома, разбросанные на огородах фруктовые деревья, каменная заводская труба, похожая на ствол гаубицы, колокольня, вблизи которой горело какое–то строение. С огородов доносилась ружейно–пулеметная стрельба. Сосредоточенно глядя в бинокль, Гнездилов увидел, как вдоль церковной ограды в низину спускается приземистая, похожая на черепаху танкетка, а следом за ней перебегают немецкие автоматчики с засученными рукавами.

— Собачьи души, и сюда успели! Где артиллерия? Артиллерию на прямую наводку! — закричал Гнездилов, но, вспомнив, что пушки двигаются в колонне, приказал подать ему рацию. После утомительных поисков в эфире он связался наконец со штабом армии и спросил, как быть. Ему ответили, что ввязываться в бой с десантом не следует, так как с ним управятся другие, а немедленно отходить к ранее указанному рубежу. Присев на корточки и разложив перед собой карту, Гнездилов прикинул в уме расстояние до Ярцева и наиболее подходящий маршрут движения. "Если кружным путем, по лесу, подумал он, — то и время зря убьешь, и людей измотаешь", — и решил двигаться ускоренным маршем по шоссе.

— Дорога–то гладкая, хоть шаром катись, да как бы нас авиация не растрепала, — усомнился подъехавший командир полка майор Набоков.

— Бросьте плакаться в кулак, — оборвал Гнездилов. — На войне дорого выиграть время. Пока они соберутся бомбить, мы уже отмахаем свое…

Медленно всходило стылое поутру солнце; лучи ложились на взгорья, на пепельно–серые от пыли придорожные кусты, пронизывали сквозным светом всю местность, только по оврагам еще лежали глухие тени. Выведя колонну из сухого леса, комдив направил ее в обход Рудни, через кочковатый луг, стараясь сократить расстояние до шоссейной дороги. Еще не прореженный туман висел над лугом, и бойцы, подбадривая себя и на что–то надеясь, шли скорым шагом.

Луг как–то незаметно перешел в поросшую осокорем и ольхой мочажину. Отсюда дорога поднималась на пригорок, прямо к шоссе. Из туманной наволочи, пеленавшей низину, сперва вышла походная застава, которая налегке и как бы ради прогулки гарцевала на конях, потом длинной дугой выползла на пригорок вся колонна.

Полк, в котором служили Костров и Бусыгин, двигался в авангарде, и оба они, шагая по мощенной камнем дороге, невольно любовались окрестными видами. В полукилометре от шоссе, а местами и совсем близко тянулся смешанный лес. Много было молодых елок, выступили они на подсвеченную солнцем полянку и шагали сбоку дороги, помахивая тяжелой зеленью веток, будто провожали, не желая отпускать, таких же молодых, как и они сами, парубков, что поспешно сейчас уходят…

Долго смотрел Бусыгин на сиротливые елки, потом, вздохнув, поревел взгляд на угрюмо шедшего Алексея:

— Чего ты, Алексей, все молчишь? Совсем заважничал!

— Дело не в том, — нехотя отозвался Костров. — Беспокоюсь, как бы нас на этой дороге немец не прижал.

— Куда ему за нами угнаться! — вступил в разговор шедший сзади боец Яриков и плюнул. — Уж надоело сверкать пятками. В глаза людям стыдно глядеть… — Слова эти Яриков произнес бледнея, и легко было понять, как этого, еще безусого, самого молодого в роте бойца ожесточили бесконечные отходы.

— Рубеж удобный займем и тогда дадим немцам внаклад! — ответил ему Бусыгин, затем, обращаясь к Алексею, озадаченно переспросил: — Откуда ты взял, что немец может прижучить?

— Вон, слышишь, гудит, — ответил Костров и поднял кверху голову. В подоблачной вышине действительно кружили самолеты. Маленькие, серебристые, они, казалось, играли, гоняясь друг за другом и сваливаясь на крыло, отчего вспыхивали в лучах солнца так ярко, что слепили глаза бойцам.

— Наши… Чайки, — определил Бусыгин и насмешливо добавил: — Ишь разгулялись, вроде и война для них не в счет.

— Им там в воздухе тяжелее, нежели нам на земле. Фанерные — горят, как спички, — посочувствовал Костров.

Внезапно из–за леса вынырнули самолеты. Стрелой скользнула от них тень по дороге, и не успели автомашины разомкнуться, как пикирующие бомбардировщики почти отвесно кинулись вниз. Одна за другой отвалили от них сброшенные бомбы. Бойцы побежали врассыпную — надрывный вой заставил их ложиться где попало. Одни упали прямо на шоссе и второпях заползали под машины, другие залегли в придорожной канаве, а иные, не страшась первых взрывов, еще продолжали бежать и укрывались в ольховой куще.

Перебежав сюда, Костров упал, прижался к кочке, как бы стараясь обвить ее своим телом…

При первом заходе самолетов полковник Гнездилов не вылез из машины, только приоткрыл дверцу и усилием воли сдерживал себя, наблюдая, как бомбардировщики бросались один за другим на колонну. И только близкий свист бомбы заставил его выскочить из машины и лечь на землю. Невзначай ударившись коленом о мощеную дорогу, Гнездилов даже заохал от боли. Сильным взрывом качнуло машину, и по ее бокам забарабанили осколки, камни…

"Тут, пожалуй, и головы лишишься", — воспаленно подумал Гнездилов, сползая в канаву.