Вторжение

— А как придется, — нисколько не смущаясь, пробасил Бусыгин. — Ежели грудь подставит, то и в грудь… Только опосля штык выдергивать маленько трудновато. Способнее колоть в спину али пониже… Ну в эту самую… слегка покраснев, замялся Бусыгин.

— Что же в это время немец — сопротивляется?

— Он бы, конечно, готов вдарить. Озирнется, норовит аж зубами вцепиться, а его подденешь, как сноп, и через себя.

— Вон как! — удивился генерал, рассматривая высокую фигуру солдата, и кивнул на его огромные кирзовые сапоги. — Какой же размер носишь?

— Сапоги–то? Эти сорок четвертого номера, да чувствительно жмут!

— Значит, прямо через себя кидаешь?

— А чего с ними чикаться? Детей не крестить и на одной улице не жить. Норовишь так вдарить, чтоб и по пикнул! Намедни, правда, одного не доканал. Чудно даже вышло. Прижучил его у дороги. Он нырь в водосточную тубу, гляжу — штаны сымает. Вот, думаю, по нужде собрался. Ждать–пождать, а он не вылазит. И таким, извиняюсь… духом из трубы понесло, что хоть нос затыкай! Пришлось отстраниться.

Окруженный командирами, Бусыгин рассказывал под громкий хохот. Он стоял навытяжку, слегка пошевеливая плечом, — видно, тер ему ремень, и подрагивающий штык отливал в лучах солнца густой, острой синью.

— Какой прием тебе больше всех удается? — не уставал допытываться генерал.

— А любой, смотря с какого заходу колоть. Ежели охота, могу и вещественно доказать, — расхрабрился под конец Бусыгин. — У меня есть мундир ихний.

— При себе носишь? Кто тебе разрешил? — всполошился Гнездилов. — Я же предупреждал, особенно шоферов, но надевать трофейные немецкие мундиры или плащи…

— Начхоз выдал, — объяснил Бусыгин. — Возьми, говорит, пригодится. Может, штыковую заставят показать. Чучела же теперь не сыскать. А мундир самый раз — поглядишь на него, и злость в тебе кипит! — Понимая, что всем и вправду охота поглядеть его уколы, Бусыгин снял ранец, вынул изрядно помятую куртку мутно–зеленого цвета, с бурым кровавым пятном на боку.

— Вешайте вон туда, — указывая на вязок, обратился Бусыгин к рядом стоявшему майору, а сам вдруг принял воинственную позу: глаза его загорелись, брови, и без того колючие, ощетинились, угреватое лицо посинело. И только майор успел отбежать от вязка, как Бусыгин сорвал с плеча винтовку и, пружиня шаг, подрагивая всем телом, шагнул вперед, со страшной силой нанес удар. Штык так глубоко пошел в ствол вяза, что Бусыгин не мог выдернуть его сразу.

— Ну и силушка! — нараспев протянул генерал и подмигнул комдиву. Вот ведь земля русская каких богатырей плодит!

Бусыгина отпустили, и он вразвалку, не оглядываясь, пошел к себе в полк прямиком через огороды.

…Вызов командиров в штаб был перенесен на вторую половину дня, так как полки еще не управились с оборудованием позиций на новом промежуточном рубеже. Времени было в избытке, и Гнездилов предложил генералу отдохнуть. Проведя бессонную ночь в разъездах, Ломов ощущал озноб в теле и прилег в той же комнате на деревянном топчане. А Гнездилов, сидя за столом, опять принялся рассматривать принесенный ему план боя.

— Замышляю я одну ловушку немцам. Не хвалясь, должен вас уверить, товарищ генерал, эта операция будет поворотным пунктом на нашем участке фронта. Хватит нам отходить, пора и двинуть в наступление, так сказать, повернуться лицом к опасности! — Говоря это, Гнездилов заулыбался и оглянулся на топчан: генерал, укрывшись с головой шинелью, глухо, с присвистом похрапывал. "Умаялся дорогой! Ну поспи, а потом я тебя удивлю…" — подумал Гнездилов, и его потянуло на сон; он подпер руками голову и задремал.

Его разбудил шум за окном и отдаленная трескотня выстрелов. Не понимая, что произошло, Гнездилов выскочил на улицу. Бледный, перепуганный адъютант доложил, что в лесу немецкие автоматчики. Перебивая все остальные голоса, Гнездилов крикнул: "Отбить!"

Стрельба из автоматов приближалась к штабу. Отдельные немецкие автоматчики, впопыхах принятые за большую группу, уже показались у крайних хат, прочесывали огнем улицу и проулки. Поднятые в ружье бойцы комендантской; роты, иные без гимнастерок и разутые, стали жаться к подворьям, отходить к гумнам. Завидев колебание и нерешительность бойцов, майор Аксенов выхватил из кобуры пистолет и, размахивая над головой, побежал к ним. С трудом ему удалось поднять лежавших на картофельном поле бойцов и заставить вступить в стычку, очищать от немцев село. Тем временем офицеры штаба разобрали гранаты, залегли вокруг штаба, приготовившись к круговой обороне. У ступенек веранды, держа на изготовку ППШ, лежал Гнездилов. Боясь оскандалиться и навлечь на себя гнев, он не хотел будить генерала и не заметил, как тот появился на веранде в расстегнутом комбинезоне.

— Эх вы, полковник! — вдруг услышал он за спиной его голос и вскочил, будто подброшенный с земли, опустил руки навытяжку. — Где были ваши глаза и уши? — строго спросил Ломов.

— Отобьем, товарищ генерал! Заверяю вас, отобьем лазутчиков!