Вторжение

— Ай да молодец! Ай сваток! За такое в пору расцеловать! — рассыпался в похвалах Игнат и покосился на задок телеги, где рядом с дегтярной лагункой был привязан пучок ветвей: — А зачем хворост вез?

— Какой хворост? — в удивлении крякнул Митяй и заулыбался. — Это же яблони. Редких мичуринских сортов! Прямо из ботанического сада!

— Ого! Где это раздобыл? — Игнат сделал неопределенный жест, точно собираясь в чем–то уличить свата.

Но Митяй отвечал с чувством превосходства:

— Захожу к ним, то есть к самому главному. Говорю, так и так, мол, желаю иметь мичуринские сорта. Ну, главный порасспрашивал, откуда родом, и насчет наших земельных угодий пытал, а потом и говорит: "Это вы, товарищ Костров, правильно решаете вопрос, по–научному, что продвигаете мичуринские породы". И, понятно, отпустил мне аж двадцать кореньев! Митяй смолк, подсчитал что–то в уме и сказал: — Откровенно говоря, сам хотел ухаживать за яблоньками, да уж поделюсь, чтоб не обидно…

— Ты бы, сват, поспешал малость, — сетуя на его жадность, заметил Игнат. — Отведи коней, пора дать им покой.

Митяй подхватился, кое–что из вещей снес в избу, а с остальной поклажей поехали они к Игнатовой усадьбе.

— А стекло не привез? — спохватился Игнат.

— Э-э, сват, со стеклом получилась заминка.

— Разбил в дороге?

— Не, по другой причине лишился стекла.

— Бракованное всучили?

— Не спрашивай, сват! — отбивался Митяй и авторитетно заверял: — Но стекло будет! У меня ж отныне в области широкие связи. Зазывали почаще приезжать. Хоть за стеклом, хоть… Одним словом, ежели порешим, целый сборный дом можем купить. А что, не веришь?

Игнат не ответил.

В манерах Митяя, так же как и в словах его, замечалось теперь некое превосходство, то самое превосходство, которое до последнего времени выгодно отличало на селе Игната. Откуда успел набраться этой гордости безвыездно проживавший в селе Митяй, осталось для Игната загадкой.

Они въехали во двор.

— Хоть верь, хоть нет, — не переставал дивить свата Митяй, — а меня без билета пустили в цирк. Вот нагляделся чудес! И про стекло временно забыл… Сижу, значит, в первом ряду на стуле этом самом… Как он прозывается?

— Приставной, — пояснил Игнат, пряча усмешку.

— Ну да, который для гостей, то есть для меня подан. Сижу, стало быть. Выходит на этот самый круг циркач. Гляжу на него, и меня даже пригибать начало к этому стулу. Грудь у него колесом, мускулы… Ой, ты бы только поглядел, какие у него мускулы! Думаю, попадись такому в руки — не пикнешь! Прошелся эдак важно по кругу и говорит, чтоб ему подали как ее… штангу, кажись. Лежала она у прохода, возле моих ног… Вышел один служивый, тоже упитанный, здоровый. Нагнулся, хотел эту штангу поднять, да кишка слаба. Кряхтел–кряхтел и отошел… Э-э, думаю, мой черед. Глядят на меня со всего цирка, и даже служивый подтрунивает: дескать, попробуй тряхнуть стариной! Ну и решился я. Встаю, значит, скидаю пиджак, чтобы не мешал, а в цирке тиха-а… Поплевал я на руки, взялся за штангу, поднатужился и — раз! И, конешно, перебросил ее через этот самый плюшевый забор. Ну и хлопали мне, хоть уши затыкай! А циркачу тому, поверишь, все представление сорвал. Жидко ему опосля хлопали. Дюже жидко! — Митяй расхохотался, да так громко, что копавшиеся под дрогами куры испуганно закудахтали.

— Ты чего? — спросил Игнат, но, видя, что свата разбирает пуще прежнего, и сам поддался искушению, тоже засмеялся.

Митяй насилу унялся, потом оглянулся как–то подозрительно и шепотом промолвил:

— Может, и грешно, а скажу тебе по секрету. Знаешь, кого я повидал в цирке? Ну, этих голых… Ну, в чем мать родила… Выходит одна, на лицо икона писаная, а стыда никакого. Стоит и смеется. Ей хлопать зачали, а она не то чтобы укрыться, по кругу пошла, вроде напоказ людям. Потом подходит к ней циркач, лягавый такой, тощий… И давай они номера откалывать! Уж как она на него прыгала: и сзади, и спереди, и через голову. Потом вроде бы нечаянно, а может и всурьез, толкнул ее от себя. Упала, бедная. Но не заплакала. Нет. Присела эдак, ноги развела этим самым… как его циркулем, сидит и ручками пошевеливает, вроде плыть собирается… И глазом я не моргнул, как она кинулась к нему обратно. Обвилась вокруг него, и они давай скакать по кругу… Вот, думаю, любовь до чего доводит, изломал всю, а она все равно льнет! Кончилось тем, что посадил он ее себе на шею и понес через весь цирк! Умора, как выкобенивались! — рассмеялся Митяй.

Он собрался было еще что–то рассказать, но подошли Наталья и Верочка, и вчетвером они начали переносить к плетню листы железа, кирпичи. Потом отец велел дочерям отогнать повозку. Митяй, однако, не согласился, сказав, что надо самому в конюшню честь честью поставить коня и сдать сбрую.

— Зайду, покалякаем, — пообещал Митяй и сунул свату белоголовую бутылку с буханкой ситного и колбасой.

Под вечер Митяй опять пожаловал к Игнату. Сваты за рюмкой водки толковали о новом доме, а когда стемнело, решили напоследок проветриться и, держась друг за друга, спустились по тропинке к реке. Небо было чистое, точно умытое дождем, крупно мигали над головами зеленые звезды.