Вторжение в Московию

Она надела на Марину шапку с меховой опушкой и накинула поверх царского платья соболью шубку, подарок царя к свадьбе. И, взяв с Юлией Марину под руки, они вышли из горницы как три подружки.

У хоромного крыльца Димитрий уже ждал Марину. Она спустилась с крыльца вниз и встала рядом с ним.

Пан Юрий тоже был уже здесь. Он поклонился ей, вытер ладошкой сухие глаза и, шмыгнув носом, хотел было сказать ей что-то, но понял по её лицу, что это будет сейчас неуместно. Он тоже волновался, но всего лишь из-за того, что опять что-нибудь помешает ему покинуть эту страну, где на его долю выпали такие испытания. О-о, он не устанет рассказывать о них до самой своей смерти: дома, в кругу семьи, друзей, и, может быть, придётся поведать королю, при случае, разумеется, когда допустят его к нему.

Он поклонился, прощаясь, и Димитрию.

Матюшка же, шагнув к нему, обнял его по-дружески и неумело прижал к себе. На большее он не отважился. От пана Юрия пахнуло хлебным квасом и эфирным маслом. Им смазал он бороду вот только что, рано утром.

— Буду рад видеть тебя ещё раз, но уже в кремлёвских палатах! Желаю доброго пути! — обнимая, похлопал он его по спине, невысокого ростом, но полного и круглого, хотя добротная соболья шуба, подаренная им ему, болталась свободно на его плечах, была как будто на вырост.

Пан Юрий, несмотря на расставание с дочерью, был рад отъезду. Наконец-то, наконец! Как они устали друг от друга!..

Здесь стояли уже в строю и гусары. Но не они поведут обоз пана Юрия к границе Посполитой, а две сотни донцов с Бурбой. Те держались поодаль от гусар, уже готовые к дальнему переходу по зимним и безлюдным, разорённым смутой волостям.

Сам же Заруцкий сейчас был в свите царя. И он, переглянувшись с Бурбой, подмигнул ему, мол, не подведи меня в этом деле. А тот всё понял, как понимал всегда его без слов.

Димитрий двинулся со своим тестем вдоль строя гусар. Пан Юрий, тронутый этим, расчувствовался и приветствовал гусар как своих старых друзей, товарищей по битвам и походам.

Строй же гусар ответил ему троекратным «Слава!»

А он, довольный, прошёл к крытому возку, залез в него и уселся на бархатное сиденье. Слуги накинули ему на ноги толстый плат, двое залезли в возок к нему, а ещё двое уселись на козлах.

Вот кто-то крикнул: «Пошёл!.. Но-но!»

— Bozem prątkiem![58] — проворчал пан Юрий и уткнул в воротник шубы лицо, замусоленное вот только что поцелуем царя, своего нового зятя.

Сытые лошадки сразу круто взяли с места, и возок покатил дорогой вслед за полусотней донских казаков, поскакавших впереди него разъездом.

— До свидания, — промолвил машинально Димитрий, стоя рядом с Мариной, и невольно заметил, что она вяло машет рукой и смотрит равнодушно вслед своему отцу.

А возок убегал всё дальше и дальше. Вот подошёл он уже к густому бору, вот скрылись там казаки. За ними нырнул и он в тёмный лес, потом ещё донцы. И вот исчез с последней сотней и сам Бурба.

* * *

Был поздний вечер, и было темно. В комнату к Димитрию вошёл Меховецкий. Шубу он скинул в передней и там же снял шапку-магерку. Похлопав её о колено, он сбил снежную пыль, осевшую на неё густым слоем. Вот только что он долго таскался по лагерю, пряча лицо под этой простой войлочной шапкой. Нос у него посинел с мороза, глаза, потухшие, слегка блеснули в неярком свете лампадки. Он был изрядно пьян.

Уже месяц он жил здесь в лагере, у пятигорцев, в роте пана Яниковского. И там же он питался. Спал где-то тоже там, в землянках, и каждый день менял место своего укрытия. И за этот месяц он вымотался, но из лагеря, из войска, не собирался уезжать. Матюшка несколько раз встречался с ним, советовал покинуть лагерь. Но тот всё ещё надеялся, что войско повернётся к нему, опять он станет гетманом. И он тайно подговаривал гусар к мятежу против Рожинского, в полках и ротах искал и находил своих сторонников, готовых выступить заодно с ним. Эти его замыслы доносили до Рожинского, а тот сообщал обо всём войсковой старшине. И Меховецкого стали отлавливать по лагерю, и отловили бы давно, если бы, в опасные минуты для того, его не прятал к тому же и сам Димитрий в своём царском обозе, среди дворовых баб, кухарок, прачек, портных и кузнецов. И там же ночевал он тоже. А утром он надевал простой кафтан пятигорца и, натянув поглубже на лоб шапку, выходил к своим соратникам и среди них терялся. Вместе с ними он шёл в дозоры или уходил из лагеря на какое-нибудь дело с дальним разъездом. Так проходил день за днём. Иной раз он, подвыпив, заявлялся поздним вечером к своему Матюшке в хоромы, но там не видел уже его, не находил. Его встречал теперь великий князь Димитрий. Он строго взирал на него, молчком выслушивал его запойные рассказы о чём-то, что, было видно, его не занимало, и он тяготился его присутствием.

«И странно, как это он до сих пор не выдал меня гетману! — порой думал Меховецкий. — Ведь он с ним, как слышно, живёт душа в душу и водку пьёт. Между ними нет ссор, и разногласия былые отошли уже куда-то…»