Вторжение в Московию

Он съездил к Трубецкому, к его палатке, которую уже успели поставить холопы князя. Тот представился ему. Он же походил вокруг его палатки и по-хозяйски осмотрел её.

— А сейчас, князь, поедешь со мной в баню! — пригласил он его, и его голос сорвался на грубый тон, когда он давал понять, что никакие отговорки не принимаются.

— Да, государь!..

Дмитрий Трубецкой и не думал возражать. Он был воспитан службой при московском дворе, приучен исполнять волю царскую. Ему не было ещё и тридцати лет: возраст силы, надежд и веры. Продолговатое лицо, высокий лоб и спокойный взгляд, в чём-то беспечный даже, а губы чуть поджаты, не то надменно, не то обидеться вот-вот готов был он. Слегка раздвоенный подбородок подчёркивал, что князь был с характером.

Всё это Матюшка схватил мгновенно и понял — кто перед ним.

Трубецкого же привела сюда история стародавняя и нынешняя тоже. Его отец, боярин Тимофей Романович, поел как-то во дворце за государевым столом, когда Годунов принимал датского принца Иоганна, жениха своей дочери Ксении, и вскоре умер, едва успел постричься под именем Феодорита. Но странно: и принц Иоганн умер в то же время, когда откушал что-то за столом всё у того же царя. И мать князя Дмитрия, княгиня Ксения Семёновна, вскоре ушла вслед за своим любимым мужем, монахиней, под именем Каптелина.

Что же это было? Отравили принца? А князь Тимофей, верный холоп Годунова, случайной жертвой стал? Может быть, тайные польские агенты приложили к тому руку? Ведь Польша в то время стремилась разрушить союз Дании с Московией, а он уже назревал с этим сватовством принца. Не то постарался кто-нибудь из тайных сторонников Шуйских, которые в ту пору заживо гнили по дальним ссылкам…

Сейчас же князь Дмитрий в спешке бросил в Китай-городе свой двор, свою жену, княгиню Марию Борисовну, с малолетней дочкой и бежал сюда, когда над ним нависла угроза попасть в ссылку, вот только что, после Ходынки. Но нынешняя история началась не с Ходынки, а после поражения Дмитрия Шуйского под Волховом. Тогда Рожинский шёл на Москву, а перед ним на берегах Десны встал с полками Скопин, перекрыл дорогу вот этому царю Димитрию. И там, в полках Скопина, случилась смута среди воевод. Скопин арестовал его двоюродного брата, князя Юрия Трубецкого, вместе с Иваном Катырёвым и Троекуровым, и отправил их к Шуйскому, отписав царю, что они, дескать, задумали перейти к Вору. Князь Юрий и Иван Троекуров тотчас же угодили в ссылку, под надзор. Катырёва же загнали в Сибирь, в Тобольск на воеводство. И вот теперь князь Юрий бежал из ссылки и, по слухам, пробирался сюда, вот в этот лагерь, к этому новому царю… Но что же делать было ему-то, князю Дмитрию? И он не стал дожидаться, когда и за ним придут с Пыточного двора. Он цепко держал в голове слова своего покойного отца: «Васька Шубник[45]

злопамятен! Учти это! Рано или поздно он припомнит, что Трубецкие стояли за Годуновых во времена лихолетья для Шуйских!»…

Из соседней палатки вышел молодой человек. Ему, пожалуй, не было и двадцати лет. Он был чем-то похож на князя Дмитрия. Но в отличие от того, он робко поклонился ему, царю, Матюшке.

— Мой младший брат — князь Александр-Меркурий! — представил его князь Дмитрий.

Матюшка посмотрел на юнца, ничего не сказал, не пригласил его к себе…

Его царёва дворня, исполняя его наказ сразу же, как они стали здесь лагерем, нашла подходящую для него баньку в том самом Спасо-Преображенском монастыре, разорённом донскими казаками. Она стояла на берегу Москвы-реки, была просторной, но уже старой.

Он съездил раз в ту монастырскую баньку, затем другой. К третьему же разу плотники спешно соорудили там предбанник, где он мог отдохнуть после парной, поставили лавки, всё подновили. В тот раз он затянул туда князя Романа и Валевского, Будило тоже был. Но не по ним, как оказалось, был жар парной.

И вот на этот раз он приехал туда с Трубецким и князем Адамом. Заруцкий, как обычно, был при нём, а Меховецкий появился позже. Ещё был день, было светло, он осторожничал, старался не показываться на людях. И о том, что он приехал к царю, в лагере знали немногие.

Заруцкий же в тот день расставил своих донцов вокруг монастыря. И те не подпускали посторонних к стенам монастырским.

Саму же баньку приготовил Бурба. Он хотел ублажить царя и настроил на то своих бывалых казаков, из тех, кто знал в этом толк.

Первым на полке устроился Матюшка. И Бурба, бывалый мовник, плеснул на каменку водички. По стенам сруба ударил взрывом пар. И сразу же простор куда-то делся, и жар, волною жар прошёлся, сдавило грудь… Матюшка охнул, чуть не задохнулся, быстро скатился с полка…

Пофыркав, он облился водой, уселся на лавку и стал подтрунивать над Заруцким:

— Ну что, боярин, неужели будешь жиже! Ты на Дону-то, должно быть, и не мылся! Ха-ха!

— А ты, князь, — пристал он к Трубецкому, — покажи ему как надо париться! Ха-ха! — захохотал он и стал подталкивать его к полку. — Донское войско делите между собой! Кто первым свалится, тот меньше и возьмёт! Боярин, проиграешь побратима своего!.. Хо-хо! Кха-кха!