Вулфхолл

– Мастер Рейф говорит, что для Тауэра вы прикупили целую каменоломню в Нормандии. Вы, мол, подкопались под французов, и они все попадали в ямы.

Такой прекрасный камень цвета масла. Четыреста рабочих на жалованье, и если кто-то стоит без дела, его тут же переводят на строительство в Остин-Фрайарз.

– Терстон, пусть отхлебывают, лишь бы ничего не подсыпали.

Он помнит, как чуть не преставился епископ Фишер; если, конечно, дело было не в грязном котле и не в прокисшем супе. Котлы Терстона всегда безукоризненно чисты. Он наклоняется над кипящим варевом.

– Где Ричард?

– Чистит лук на заднем крыльце. А, вы про мастера Ричарда? Наверху. Обедает, да все там.

Он поднимается наверх. Ошибиться невозможно – на пасхальных яйцах его лицо. На одном Джо нарисовала ему головной убор, волосы и по меньшей мере два подбородка.

– И то правда, отец, – замечает Грегори, – ты становишься все тучнее. Стивен Воэн тебя не узнает, когда приедет.

– Мой господин кардинал прибавлялся, как луна, – говорит Кромвель. – Чудно, ведь он почти никогда не обедал – то одно, то другое, – а когда наконец усаживался за стол, в основном вел беседы. Бедный я, бедный. С прошлого вечера не преломил и куска хлеба.

Преломив хлеб, говорит:

– Ганс хочет меня написать.

– Надеюсь, он поторопится, – говорит Ричард.

– Ричард…

– Ешьте свой обед.

– Мой завтрак. После, идем со мной.

– Счастливый женишок! – дразнится Грегори.

– А ты, – сурово одергивает его отец, – отправляешься на север с Роуландом Ли. И если ты считаешь деспотом меня, посмотрим, что ты запоешь под его началом.

В кабинете он спрашивает:

– Как подготовка к турниру?

– Кромвели никому не дадут спуску.

Он боится за сына; боится, что Грегори упадет, поранится, убьется. Переживает и за Ричарда, эти юноши – надежда его рода.

– Счастливый женишок? – спрашивает Ричард.

– Король сказал – нет. Не из-за моей семьи или твоей – он назвал тебя кузеном. Должен заметить, Генрих как никогда к нам расположен. Но Мария нужна ему самому. Ребенок родится в конце лета, король боится подходить к Анне, а снова жить монахом не желает.

Ричард поднимает глаза.

– Он сам так сказал?

– Дал понять. И я говорю как понял. Неприятное открытие, но, думаю, мы переживем.

– Я бы не удивился, будь сестры похожи…

– Возможно, ты прав.

– А ведь он глава нашей церкви. Немудрено, что чужеземцы смеются.

– Если бы король был обязан являть пример в частной жизни, его поведение, возможно, и вызывало бы… удивление… но для меня… видишь ли, меня волнует, как он правит страной. Стань он деспотом, упраздни парламент, правь единолично, не считаясь с палатой общин… но он так не поступает. Поэтому мне все равно, как король управляется со своими женщинами.

– Но не будь он королем…

– Верно. Тогда его следовало бы запереть. И все же, если не брать в расчет Марию, разве его поведение предосудительно? Он не плодит бастардов, как шотландские короли. Кто назовет имена его женщин? Мать Ричмонда да Болейны. Генрих умеет быть скрытным.

– Возможно, они известны Екатерине.

– Кто знает про себя, будет ли верен в браке? Ты?

– Мне может не представиться случая.

– Напротив. Я нашел тебе жену. Дочь Томаса Мерфина. Породниться с лордом-мэром – неплохая партия. А состояние у тебя будет не меньше, чем у нее, об этом я позабочусь. Да и Франсис к тебе расположена. Я спрашивал.

– Вы сделали ей предложение за меня?

– Вчера за обедом. Есть возражения?

– Никаких, – смеется Ричард, откидываясь на спинку стула. Его тело – мощное и крепкое, так восхитившее короля – омывает волна облегчения.

– Франсис, хорошо. Франсис мне по нраву.

Мерси одобряет. Кромвель понятия не имеет, как она отнеслась бы к леди Кэри – свои планы он с женщинами не обсуждал.

– Пора подыскать пару и для Грегори, – говорит она. – Я знаю, он еще очень юн, но некоторые мужчины взрослеют, только обзаведясь сыновьями.

Над этим он не задумывался, но, возможно, Мерси права. В таком случае у Англии есть надежда.

Спустя два дня он возвращается в Тауэр. Между Пасхой и Троицей, когда Анну должны короновать, время летит незаметно. Он осматривает апартаменты королевы, велит поставить жаровни, чтобы высушить штукатурку. Надо поскорее расписать стены; он надеялся на Ганса, но тот занят портретом де Дентвиля [77] – посол умоляет Франциска отозвать его на родину, отправляя с каждым кораблем новое слезное послание. Никаких охотничьих сцен, грозных святых с орудиями пыток; для новой королевы – лишь богини, голубки, белокрылые соколы да полог из зеленых листьев. Вдали города на холмах, на переднем плане – храмы, рощи, поваленные колонны и жаркая синева, заключенные, как в раму, в орнаментальную кайму витрувианских цветов: ртуть и киноварь, жженая охра, малахит, индиго и пурпур.

Он разворачивает эскизы. Сова Минервы простерла крыла. Диана натягивает лук. Белая голубка выглядывает из веток. Он оставляет указания мастеру: «Лук позолотить. Глаза у всех богинь должны быть черными».