Вулфхолл

Словно прикосновение крыла во тьме, его захлестывает ужас: что, если Анна умрет? Генриху потребуется новая женщина. Он приведет ее в эти покои. А если она окажется голубоглазой? Придется стереть лица и нарисовать их заново на фоне все тех же городов, тех же лиловых холмов.

На улице дерутся, он останавливается посмотреть. Каменщик и старшина кирпичников молотят друг друга досками. Он стоит в кругу их товарищей.

– Чего дерутся-то?

– Да так, каменщики схлестнулись с кирпичниками.

– Как Ланкастеры с Йорками?

– Точно.

– Ты слыхал про битву при Тоутоне? Король сказал мне, там полегло больше двадцати тысяч англичан.

Собеседник разевает рот.

– С кем же они бились?

– Друг с другом.

Вербное воскресенье, лето тысяча четыреста шестьдесят первое. Армии двух королей встретились в метель. Эдуард, дед нынешнего короля, вышел победителем, если тут уместно говорить о победе. Горы трупов запрудили реку. Бессчетные раненые, спотыкаясь в лужах собственной крови, разбредались кто куда: слепые, изувеченные, полумертвые.

Дитя в утробе Анны – гарантия того, что гражданская война не повторится; начало, обновление, обещание иной страны.

Он делает шаг вперед, велит драчунам разойтись, дает каждому по тумаку; каменщики разлетаются в стороны: английские рохли, кости хилые, зубы крошатся. Победители при Азенкуре. Хорошо, Шапюи не видит.

* * *

Он скачет в Бедфордшир с небольшой свитой, когда деревья уже покрылись зеленью. Кристоф едет рядом и донимает вопросами: вы обещали рассказать про Цицерона и Реджинальда Пола.

– Цицерон был римлянином.

– Полководцем?

– Нет, войну он оставлял другим. Как я, к примеру, могу оставить ее Норфолку.

– А, Норферк. – Кристоф изобрел собственный способ именовать герцога. – Тот, кто мочится на вашу тень.

– Господи, Кристоф! Правильно – плюет на чью-то тень.

– Но мы ведь о Норферке говорим. А что Цицерон?

– Мы, законники, стараемся запомнить все его речи. Если б сегодня у кого-нибудь было столько мудрости, сколько у Цицерона, он был бы…

Кем, интересно?

– …он был бы на стороне короля.

Кристоф не впечатлен.

– А Пол – полководец?

– Священник, хотя не совсем… Он занимает церковные должности, но в сан не посвящен.

– Почему?

– Чтобы иметь возможность жениться. Опасным его делает кровь. Видишь ли, Пол – Плантагенет. Его братья здесь, под присмотром, а Реджинальд за границей, и мы боимся, что он вместе с императором замышляет заговор.

– Пошлите кого-нибудь его убить. Хотите, я съезжу?

– Нет, Кристоф, кто тогда будет защищать от дождя мои шляпы?

– Как хотите. – Кристоф пожимает плечами. – Но я с удовольствием убью этого Пола, только скажите.

Поместье Амтхилл, некогда хорошо укрепленное, славится грациозными башенками и превосходными воротами. С холма открывается обширный вид на леса; красивое место, в таком доме хорошо набираться сил после болезни. Его построили на деньги от французских войн, в те дни, когда англичане еще побеждали.

В соответствии с новым статусом Екатерины, ныне вдовствующей принцессы Уэльской, Генрих урезал ей свиту, но она по-прежнему окружена священниками и духовниками, придворными с собственным штатом слуг, дворецкими и стольниками, лекарями и поварами, поварятами, арфистами, лютнистами, птичниками, садовниками, прачками, аптекарями, целой свитой фрейлин, отвечающих за ее гардероб, камеристками и горничными.

Когда Кромвель входит, Екатерина делает приближенным знак удалиться. Он не сообщал о своем приезде, но, должно быть, шпионы сидят вдоль дороги. Так или иначе, она подготовилась: на коленях молитвенник, в руках вышивка. Он преклоняет колени, кивает на книгу и работу.

– Либо то, либо другое, мадам.

– Стало быть, сегодня говорим по-английски? Встаньте, Кромвель. Не будем тратить ваше драгоценное время, выбирая язык, как в прошлый визит. Теперь вы занятой человек.

Покончив с формальностями, Екатерина объявляет:

– Во-первых, я не появлюсь на судилище в Данстебле. Вы ведь поэтому приехали? Я его не признаю. Моя тяжба в Риме, дожидается решения его святейшества.

– Стало быть, папа не торопится? – улыбается он Екатерине.

– Ничего, я подожду.

– Но король желает устроить свои дела.

– У него есть кому это поручить. Я не называю этого человека архиепископом.

– Климент подписал буллы.

– Папу ввели в заблуждение. Доктор Кранмер – еретик.

– Вы и короля считаете еретиком?

– Нет. Всего лишь схизматиком.

– Если созовут собор, король подчинится его решению.

– Будет поздно, если к тому времени его отлучат от церкви.

– Мы все – полагаю, и вы, мадам – верим, что до этого не дойдет.

– Nulla salus extra ecclesiam . Вне церкви нет спасения. Даже короли не избегнут высшего суда. Генрих знает это и страшится.

– Мадам, уступите ему. Возможно, завтра все изменится. Стоит ли окончательно разрывать отношения с королем?

– Говорят, дочь Томаса Болейна ждет ребенка.

– Это так, однако…

Ей ли не знать, что беременности заканчиваются по-разному. Екатерина угадывает, отчего он запнулся, размышляет над его словами, кивает.