Введение в психоанализ

тем, кто в них непосредственно участвует или специалистам-социологам. Часто

рядовые граждане и в ужасном сне не могут себе представить того, что происходит

на расстоянии квартала от их собственного дома. В силу различий в понимании и

направленности мышления разных социальных слоев в общественном сознании

вырабатывается смутная и противоречивая картина социальной жизни. При этом

идеологическая цензура и охранное ведомство в зародыше подавляют публичные

дискуссии, без которых невозможно выработать общие идеи, нужные для понимания

общества.

Фрейд рассматривал бессознательные механизмы защиты как

индивидуально-психологические. Для Фромма они, скорее, коренятся в массовом

сознании. Согласно Фромму, целостность массового сознания, устойчивость

идеологических комплексов объясняются не личностно-значимыми ценностями, а

связями, возникающими вследствие взаимодействия социальных групп и институтов,

пересечения и столкновения разных информационных потоков. “На протяжении

истории, — пишет Фромм, — стол всегда был накрыт для немногих и широкое

большинство не получало ничего, кроме остающихся объедков. Если бы большинство

полностью осознавало тот факт, что оно обмануто, могло бы возникнуть возмущение,

угрожающее существующему порядку. Поэтому мысли о реальном строении общества

должны были подавляться”.

Фрейд видел источник вытеснения в бессознательном страхе кастрации. Фромм

считает таким источником угрозу изоляции, которая висит над всяким

инакомыслящим. Люди не просто подчиняются силе и авторитету, но и мыслят так,

как того требует общество. Мыслить свободно могут лишь те, кто способен терпеть

социальный остракизм. Фрейд указывал на эмоциональные источники вытеснения.

Фромм подчеркивает их нормативно-институциональный характер. Среди механизмов

цензуры, определяющих взаимоотношения сознания и бессознательного, Фромм

выделяет три: язык, логику и социальные табу.

Говоря о языке, Фромм имеет в виду сетку понятий и категорий, которые служат для

осмысления, оценки, систематизации жизненного опыта — как реальных восприятий,

так и продуктов воображения. Языковые понятийные структуры глубоко укоренены в

бессознательном и отражают многотысячелетнюю практику. Но поскольку языковая

социализация происходит в семье, школе, через средства массовой информации, то

вполне возможно насытить повседневный язык словами, из которых строится

сегодняшняя официальная модель общества и убрать из употребления слова, которые

в нее не укладываются. Именно такая ситуация изображена в романе Д. Оруэлла

“1984”. Количество слов сведено к минимуму, и все слова, означающие явления,

которые не признавались и не одобрялись правящей партией, изъяты из словарей.

Кроме того, многим словам специально придан прямопротивоположный смысл:

“Ведомство обороны” называется “Министерством мира”, “Ведомство полиции” —

“Министерством любви”. В советском идеологическом языке было принято говорить о

“производстве” вещей, знаний; о том, что “производятся” торговля, отпуск

лекарств, прием граждан. Можно было бы сказать просто “торгуем”, “отпускаем”,

“принимаем”, но подведение этих разнородных действий под одно смутное понятие

“производство” позволяло их обезличить, представить как нечто механически

происходящее, снять ответственность с конкретных лиц. Для идеологического языка

характерна также замена нейтральных понятий — оценочными. Бизнесмен — это

“делец”, рабочий — “простой труженик”, миллионер — “акула капитализма”. Для

усиления эмоционального звучания слов, идеологизации быта, используются военные

термины: “литературный фронт”, “борьба за мир”, “идеологическая диверсия”. Таким

образом, язык позволяет контролировать мышление.

Второй механизм цензуры, тесно связанный с первым — логика. Правила логики,

подобно правилам языка, универсальны и общечеловечны. Но их нетрудно обойти с

помощью софизмов — внешне убедительных, но, по существу, ложных умозаключений.

Софизмами насыщена любая идеология. Дело еще и в том, что могут существовать

несколько логик — например, двоичная, троичная. Формальная логика — двоична, а

диалектическая — троична. Взятые отвлеченно, они несовместимы, но в реальном

языковом общении каждая уместна и даже необходима. В прошлом эти логики мирно

сосуществовали. Но в конце XIX-начале ХХ веков в связи с демократизацией

культуры и вторжением в политику полуобразованных людей, пропагандистские задачи

все чаще стали решаться путем подмены одной логики — другой, с помощью

софистики. В официальной марксистской идеологии любое противоречие в

высказываниях можно было объяснить и оправдать, если назвать его “диалектикой”.

Государство отмирает через его усиление, мораль пролетариата есть

общечеловеческая мораль, мирное сосуществование есть форма классовой борьбы и т.

п. — все это истинно, потому что диалектично, а, вернее, потому, что выгодно

идеологам. Злоупотребление диалектикой имело место и в психоанализе. Здесь часто

говорили об “амбивалентности” чувств, отношений. Например, каждый любит и

ненавидит своего отца. Постепенно вторгаясь в повседневное мышление,