Вверх по течению Стикса. Книга нахождения

Я всего лишь хотел успокоить его, но, наверно, трудно было подобрать слова, способные столь же сильно ужаснуть бедного Кинзи в тот момент. Пространство снова вжалось само в себя, вещи хотели спрятаться, но, не имея возможности сделать это, продолжали тоскливо смотреть на меня.

– Oh, sorry, Walt, sorry.

Я раскрыл объятья и сделал маленький шаг навстречу. Уолтер молча смотрел на меня. Я продолжал медленно приближаться.

– Послушай, Уолт, если ты не хочешь, чтобы я подходил, скажи мне, окей? Я не хочу пугать тебя.

Кинзи молчал. Но вместо него безмолвно кричало пространство, с каждым шагом сжимаясь как пружина, наливаясь напряжением и плотностью. Я едва смог приблизиться к нему. Уолтер застыл передо мной, словно стоп-кадр, на расстоянии полуметра. Я медленно начал протягивать к нему руки, доброжелательно развернутые ладонями вверх. Когда до Уолта осталось совсем немного, я остановился, ожидая встречного движения его рук. Кинзи не шевелился.

Тогда я дотронулся до него.

Сжатая пружина пространства моментально распрямилась, боек ударил в патрон, и невероятная сила выстрелила мной. Ослепительная вспышка разорвалась перед моими глазами, а затем комната лопнула, как лопается воздушный шар в замедленной съемке: только что заполненное пространство оставило от себя пустоту такой же формы, рассыпалось на множество сжавшихся точек и исчезло в них. В следующую секунду меня припечатало в лодку. С неба ко мне тянулся трассирующий путь как от сгоревшей кометы. Я почувствовал страшную усталость, почти судорогу, сводившую меня практически до немоты, но в то же время и невыразимое удовлетворение, как если бы завершил какое-то большое дело.

Светящаяся пуповина медленно меркла, но ее угасающего луча было достаточно, чтобы осветить местность вокруг. Я почувствовал, что лодка развернулась, а затем скользнула каким-то верным курсом. Проводник толкал лодку со мной внутри, и она шла так легко, словно рельеф услужливо склонялся перед ее носом. Мы долго-долго скользили так, но постепенно небо вновь наполнилось тьмой, полной перепуганно мигающих звезд. След света пропал, и в той точке неба, откуда он начинался, теперь навсегда осталось темное пятно, не загоравшееся, как я заметил потом, более ни на секунду. Лодка остановилась. Мир в очередной раз замер в беспамятной темноте.

– Что это было? – едва наступил новый день, спросил я.

– Это был сон, всего лишь сон, душа моя. Правда, это был не твой сон, – сказал Проводник и улыбнулся. – Послушай, меня. Звезды на этом небе, если ты еще не догадался – это воспоминания о тебе всех людей, что ты знал. Кто-то поминает тебя чаще, кто-то ярче – так или иначе, свет чужих душ еще питает нас здесь. Ты был хороший, известный человек – редко в чьей смерти встретишь такое полное звезд небо. Куда чаще удается различить лишь одно-два созвездия и слабое мерцание рядом с ними. Однако итог всегда один – звезды гаснут. Со временем ты всё дальше и дальше от них. Поэтому неупокоенные души почти всегда пользуются запрещенным приемом – пытаются приблизится к этому свету. Сон – это то время, когда сторожа света с той стороны смерти отдыхают. В основном, отдыхают.

– А почему мы пользуемся запрещенным приемом? И кем он запрещен?

Проводник задумался, а затем ответил:

– Знаешь, я должен тебе кое-что пояснить. Не все души, что забрасывает так далеко сюда, вообще можно найти. А если говорить прямо, то тебе очень повезло, что я нашел тебя здесь, на краю тьмы. Но другие души, что остаются тут одни, так же блуждают, пока есть свет над их головой. И рано или поздно они приходят к тому, что находят способ выпрыгнуть на миг из этой тьмы и сорвать цветок света извне. Правда, довольно скоро им становится ясно, что напуганные звезды не всегда загораются вновь. И они начинают обсасывать свет с тех, кто не прогоняет их – и уже не в силах вернуться сюда. Голод и страх гонят их в чужие умы, но добытого света хватает лишь на то, чтобы допрыгнуть до следующего чужого сна или мысли о них. Но выбраться из этой пустыни можно лишь в этой пустыне, а не в чужих жизнях. Поэтому они застревают здесь навсегда, пока тьма не впитает их в себя окончательно. И в общем-то нет в этом ничего запрещенного – как нет ничего запрещенного вообще – но это выбор, ведущий к небытию. Поэтому надо стараться проникать в сны людей так, чтобы не ужасать их до смерти. Знаешь, любая душа – это маленький пугливый зверек мощностью в несколько килотонн. Не надо каждый раз устраивать ядерный взрыв, после которого не остается ничего. Достаточно работы мирного атома.

– Э-эээ… Ты знаешь, что такое килотонна?

– Ровно в той мере, что знаешь ты. Но мне этого достаточно, чтобы объяснить тебе вещи, гораздо более важные сейчас, душа моя.