Как оказалось, осторожно существовать в чужих снах было достаточно просто. Всё, что для этого требовалось – не совершать резких движений и время от времени заговаривать – неважно о чем. Слова впускали меня в сюжет сна, а дальше я просто сидел или стоял, а суетящаяся вокруг меня эманация сознания продолжала производить сон. Оказалось, что в это время наши человеческие аватары были до смешного бессмысленны. Внешне их действия походили на повседневное поведение, но по сути они напоминали активность автомобильного мотора на холостом ходу. Эта работа не приносила пользу, а была нужна лишь для того, чтобы не заглох сам мотор. Причиной бессмысленности действий была очень короткая память этих аватаров. Они могли начать разговор со мной, но вдруг отвлекались на что-то и сны их поворачивали в иные ветви сюжета. Тогда я, например, просто шел рядом с ними по их заново возникшей нужде, пока зыбкий мир не проваливался на какой-нибудь другой этаж огромной фабрики сна, и тогда, если везло, можно было стать точкой отсчета нового акта. Всё это время я был словно воздушный змей, парящий в хаотичных потоках чужого сознания. Это сходство усиливала идущая от меня вниз тонкая нить света. Где-то там внизу, в кромешной тьме волок свою лодку Проводник. Когда приходило время, он медленно подтягивал меня обратно. Ветер чужого сознания продолжал дуть, но уже без меня, а я плавно возвращался в свою родную душу. После этого мы обычно отдыхали.
Во время этих привалов Проводник рассказал немного о том, как искал меня и как пытался помочь, когда я застрял между двумя пространствами, что привело мою картину мира в большее равновесие. Так, к примеру, я спросил, когда же я умер – и с удовлетворением получил ожидаемый ответ: во время третьего погружения («…но вообще мы умираем безостановочно и навсегда» – уточнил Проводник). Еще я хотел узнать, почему он приходил в разных обличьях и был ли это вообще он? Проводник подтвердил, что с самого первого погружения я встречался именно с ним, просто сопряженность наших пространств менялась от опыта к опыту, пока он наконец не
Иногда я спрашивал Проводника не о себе, а о том мире, куда я попал. Один из разговоров запомнился мне особенно.
– Как называется это место?
– Оно никак не называется. Потому что это просто край мира, за пределом которого нет ничего, в том числе и самих слов, чтобы в нем что-то было названо.
– Ты говорил, что души редко попадают сюда, на край. А как всё происходит обычно?
– Я не говорил этого. Я говорил, что редко кто находит их здесь. Вообще, всё зависит от души. Есть подготовленные души. Обычно это люди в годах, пресытившиеся земной жизнью. Их ничто уже не держит на Земле. Они похожи на спелый плод, упавший в мягкую почву. Они умирают, оболочка старой души трескается, и уже заранее виден росток будущей жизни. Везти их легко и приятно. Нет волн. Стикс гладок и недвижим.
– Стикс? Это то, что мы ищем?
– Да. Впрочем, называй его, как хочешь. Это просто пространство, рубеж меж двух жизней. Он похож на поток, поэтому души, как правило, видят в нем реку. Но это не обязательно. Вообще, куда больше души волнует то, как его пересечь, чем то, как он выглядит. Тех, чья смерть есть успение, мало. Больше таких, кто привязан к земной жизни. Такие возмущают Стикс. Их как сорную траву приходится дергать с корнями и стряхивать с них комья земли. Удача, если это получается сделать, не повредив росток. Но чаще люди так крепко цепляются за кончившуюся жизнь, что душа рвется. Что-то остается медленно умирать здесь, в перегное тьмы. Вырванная же часть души плывет дальше, но в новой жизни она, как правило, несчастна. Точнее было бы сказать, недоразвита. Знаешь, можно нанести травму головы умному человеку, после которой он останется не таким умным – вот и здесь то же самое.
– А кто же… попадает сюда? – я указал рукой на топи, теряющиеся в темноте.
– Люди, чье сопротивление жизни было очень велико.
– ?
– Люди, чье веретено жизни сломалось в тот момент, когда его вращение было еще очень сильным. Центробежная сила выбрасывает их тогда так далеко, что найти их труднее, чем плавателя-одиночку, тонущего в океане.
– ??
– Как правило, самоубийцы.
– Но я… я не
Проводник посмотрел мне прямо в глаза.
– Уверен ли ты в этом? – спросил он после долгой паузы. – Ты искал смерть с такой решимостью, что даже я бессилен был преградить тебе путь сюда.
– Но… но… – и я вдруг понял, что мне нечем возразить. Азартные игры со смертью на хрупком фундаменте самонадеянности – вот чем был мой путь сюда.
Мы надолго замолчали.
Потом Проводник неожиданно вернулся к разговору:
– Хотя… эта решимость тебя спасла.
– Как же?