Вверх тормашками в наоборот

  - Зубастая, говоришь? Не боишься, что зубы посчитаем? Или ещё что похуже? - тучей навис надо мной квадратный крепыш. Им бы сваи забивать. Рядом колыхнулся воздух. Ага, спокойный Геллан на месте не устоял.

  - А ты попробуй, рискни здоровьем, шкаф.

  И наконец-то мне удалось сделать то, о чем я мечтала весь этот сумасшедший день! Резкий выпад - я подсекла ногой здоровяка под коленкой и рванула на себя со всей дури, на какую была способна. Йессс! Туша покачнулась и рухнула на землю, позвякивая побрякушками.

  Жутко мешал этот балахон - жалкое подобие платья: естественно, я запуталась и грохнулась бы вслед, но меня выручил святой Геллан, подхватил на излёте.

  Повисла тишина, как мутная слеза на щеке горького пьяницы, чтобы через секунду разразиться хохотом. Ржали радостно, мужики и меданы. Хохотал даже упавший, не спешил с земельки подниматься.

  - Как она тебя, а? - восхищалась толпа, прицокивала языками, прищёлкивала пальцами.

  - Молодец! Наша девка! - хорошо хоть не каждый счёл своим долгом по плечу меня похлопать. Ручищи-то у них... правильные.

  - Ужинать пора. Дела подождут.

  И толпа начала рассасываться. Я только глазами моргала: разводились костры, быстро, умело, в воздухе запахло вкусным. Солнце садилось, валилось нехотя за горные пики.

  Откуда-то пришли коровы, погоняемые какими-то зелеными страшилами. Геллан сказал, что это деревуны. Мясные коровы были похожи размерами на слонов - огромные неповоротливые туши с маленькими головами, молочные - резвые, пакостные, как меданы, с широко расставленными в разные стороны рогами и огромным выменем с восемью сосками. Доили их меданы. По-моему, эти брыкухи никого больше и не слушались...

  Я что-то ела, пила вкусное-вкусное парное молоко - густое, жирное, как жидкая сметана, но сладкое, как растаявшее мороженое...

  В свете костров мир вокруг казался нереальным, потусторонним. Головы медан и их мужчин - яркие мазки на вечерней палитре: перемешанные, вспыхивающие, хаотичные.

  Не пойми откуда полились звуки музыки, словно кто-то перебирал струны и нажимал на клавиши где-то там, в тёмном небе - тягуче, старинно, немного монотонно. А затем мужчины запели. Как менестрели в дремучем средневековье. Не знаю, не была, не видела, но ощущение - такое. От этих одежд из кожи, с плащами да узкими штанами. От камней драгоценных, что в свете костра уже не казались такими кричащими и безвкусными...

  Пели они, как ангелы: по-неземному красиво, на несколько голосов, отчего казалось, что музыка везде: в воздухе, костре, голове, сердце... Пели они о дальних странствиях, драконах и воинах, коварстве и любви. Пели о подвигах во имя правды и чести, о битвах кровавых и мужах великих... И что-то такое смутное ворочалось у меня внутри, как большой шар, в котором появлялись и исчезали образы, тянулась нить из каких-то глубин, куда я хотела, но боялась заглянуть...

  После еды и песен меня разморило, хотелось лечь на землю, обняться с травой и спать долго-долго... Но противный Геллан усадил меня на Савра, и мы отправились в обратный путь. Я уже ничего не боялась: ни полумрака, ни дороги в облаках. После всего пережитого страх ушёл куда-то далеко, растворился, растаял, уполз поискать другие, менее стойкие души...

  Как мы добрались до замка, я не помнила. Кто куда и кого нёс - догадываюсь. Помню его руки, заботливо снимающие сапоги с ног и укрывающие тёплым одеялом. А дальше - провал. Долгожданный и счастливый: я пережила этот день! И какая разница, что будет завтра...

  

  

  

  Глава 21

  Тайные планы на проклятых камнях. Лерра̀н

  

  Ночь упала плащом странника: простым, неприметным, плотным. Без звёзд-украшений, без диска Луны. Влажная духота согревала, но не давала дышать полной грудью. Он слышал, как ворочаются тучи - неповоротливые изменчивые монстры на сносях, готовые разродиться проливным дождём. Но ещё рано, ещё не сейчас...

  Он не любил ночь, хотя она давала ему время для раздумий и манёвра. Его раздражали звёзды - их нельзя достать и пощупать, а ему нравилось ощущать весомую тяжесть в ладони, видеть, осязать, чувствовать материальность. Поэтому он и верил только в то, что реально. Любовь, высокие чувства, душа - удел поэтов да экзальтированных дев. Мягкая плоть, восторженные глаза, восхищение - цепь, которую можно намотать на кулак, чтобы притянуть, приворожить, заставить делать так, как нравится ему. Так, как хочет он.

  Даже в юности он был лишён многих иллюзий. А от тех, что прилипали на короткое время, научился избавляться безжалостно, без колебаний и сомнений. Есть только цели и способы их достижения. Поэтому он не мечтал, а ставил задачу и добивался своего.

  У него было всё, чтобы притягивать, сулить, ничего не обещая на словах, очаровывать и манипулировать. Голос, улыбка, красивое лицо, открытый взгляд - товар, который продаётся легче, а раскупается охотнее, чем украшения и наряды. Очарование нельзя пощупать, зато можно ощутить. Какая разница, как это называется и откуда берется? Главное - это работает на него и позволяет получать желаемое.