Вверх тормашками в наоборот

  - Не обращай внимания, - брызгаюсь ядом, не сдержавшись, - всё это эээ... девичьи недомогания, гормоны всякие, нервы...

  Что-то тяжёлое плюхается мне на колени. Вздрогнула, но не взвизгнула.

  - Сильвэй, кожа да кости, а такой тяжелый!

  Кот трётся большой башкой и мурлычит. Я перебираю пальцами волнистое белое руно. Мила улыбается.

  - Уже знаешь, да?..

  Девчонка кивает в ответ.

  - Ты была права. Про сорокоша.

  Ещё бы. Может, хоть теперь станут верить мне больше. Геллан чуть расслабился. У него совершенно другие глаза, когда он смотрит на кота. А день назад хотел вышвырнуть...

  Иранна выходит на крыльцо. Они опять о чем-то мысленно шепчутся с минуту.

  - Пойдём, Мила, - мягко говорит пуленепробиваемый братец, а я невольно думаю, что не такой уж он и сухарь...

  

  Глава 43

  Всё тайное становится явным. Дара

  

  Три дня. У нас было три восхитительных, полных радости и счастья дня.

  Спалось у Иранны, как в сказке. Вспоминалась избушка на курьих ножках: маленькая, но вместительная, словно внутри - другое измерение пространства. Три крохотные комнатки: кухонька с очагом, утварью, огромным столом и полками, забитыми разными склянками; комнатушка с сундуками, коробочками и узкой лежанкой, где ночевала я; комната попросторнее со шкафом-шифоньером, пузатым кривоногим комодом и кроватью с резным изголовьем - Ираннино жилище. А поверх всего - крепкий травяной дух, от которого голова в пляс, нос в свербёж, а душа из груди вон, но не хочется ничего менять: всё нравится, ничто не раздражает. Стены увешаны пучками и пучочками трав, сухими гроздьями ягод. Каждый свободный уголок завален сохнущими листьями, корешками, стеблями. Настоящая ведьмина берлога.

  Мне казалось, что живу здесь сто лет - никакого дискомфорта. Вечером по очереди мылись в большой лохани, Иранна неспешно расчесывала мои волосы до электрического треска, затем принималась водить гребешком по своей, сливового цвета, гриве - пышной и густой, как меховая шапка. Волосы её стояли нимбом и едва касались гладких плеч. Муйба любила белый цвет - пронзительный и чистый, до хруста и рези в глазах, но прятала белоснежное бельё под более практичными по цвету блузками и юбками.

  Меня распирало поговорить "за жизнь", но Иранна больше слушала, чем распространялась о себе. Не хотела говорить о прошлом, а мне мечталось хоть глазком заглянуть туда, за плотно закрытые двери, но все мои хитрые ходы разбивались о прочную кладку муйбиного молчания. Она делилась только тем, что считала нужным - ни на миллиметр больше.

  Так я и засыпала - под своё бормотание и ворчливый огонь в очаге. Просыпалась рано - в серых сумерках, и, собрав вещи, выходила, крадучись, на улицу. Спала Иранна или уже бодрствовала - не знаю. Догадывалась ли она, куда я бегаю, - не знаю. Мне достаточно было, что она ни о чём не расспрашивала, не следила, давая мне волю.

  Пританцовывая и дрожа от холода, я спешно натягивала одёжки в тесном сарайчике, где мирно ютились Ушан и Прынь, седлала своего старичка и отправлялась к озеру.

  Дирмарр ждал меня. Всегда на одном и том же месте. Топорщился гребнями, расплывался по белому песку несуразной кляксой - неуклюжее грязное страшилище. Но стоило ему изогнуться шеей и повернуть морду, как происходило волшебство: исчезала толстая расплывшаяся туша - появлялся зеленоглазый очаровательный демон. Узкая лисья морда, чуткий нос с подрагивающими ноздрями, по-собачьи острые уши, встающие торчком, как только его что-то настораживало, удивляло, злило, раздражало... И эта шея, о, эта шея! Царственная, грациозная, говорящая, подвижная, как плеть, не имеющая костей, а только опасный хлыст, готовый в любую секунду превратиться в смертельное оружие.

  Я не боялась его больше. Совсем. Словно перешла какую-то черту, когда сказала, что он - моя семья. Он мог пыхтеть и ворчать, рычать и замораживать неподвижным взглядом, но все эти маневры воспринимались как ритуал, необходимый для игры, правила которой мы писали сами...

  - Димон, ты не романтик, а скряга с бриллиантами вместо мозгов. Что за блажь плеваться драгоценностями, рычать на людей и прятать сокровища, упавшие на землю?

  - Глупая Дара, - показывал он острые зубы, - я прячу камни, чтобы меня не нашли и не убили. Но оставляю изредка кое-что - пусть радуются. Малоссть, самую малосссть... Как песчинки земли, слёзы озера...

  - Зачем тебя убивать? - недоумевала я. - Ты же как дойная корова: от мёртвой туши не будет молока. Проще задабривать тебя и подставлять ладони под сверкающий водопад.

  Он смотрел на меня из-под тяжелых век, брезгливо дёргал крыльями носа и многозначительно молчал. Он знал что-то, чего не знала я, но делиться откровениями не спешил.

  - Нет, ты всё же подумай. Я бы на твоём месте заделалась местным божком - пусть бы аборигены носили скромные дары свои к алтарю, а взамен одаривала бы их солнечными камнями по праздникам. Раз в году, например, чтобы не расслаблялись.

  - Будь на своём месте, Дара. И никогда не примеряй чужие роли, - холодно обрывал он мои фантазии и резко бил хвостом, давая понять, чтобы я не зарывалась.