Вы точно доктор? Истории о сложных пациентах, современной медицине и силе юмора

— И еще один момент, — сказал я. — Тебе придется съехать от матери, иначе ты всегда будешь выглядеть полным неудачником.

— Может, попробуем другие таблетки? — предложил он.

Поверженный, но не побежденный

BMJ, 22 мая 2008 г.

— Ура капитану Сполдингу[111], — пропел я, когда открылась дверь, что показалось мне довольно забавным, потому что его звали, как вы можете догадаться, Джо Сполдинг. Но заразительное дружелюбие Граучо Маркса не спасло меня от грядущего ужаса: Джо повернулся спиной и стянул брюки еще до того, как закрылась дверь.

— Подожди, приятель, — сказал я, но было уже слишком поздно. Ружья у меня нет, но электрошокер всегда наготове.

— Что ты думаешь? — спросил он.

Это был двусмысленный вопрос. Я выбросил из головы версии «У тебя красивая мягкая кожа» и «Посмотри на эти прекрасные подтянутые мышцы — ты тренируешься?» и остановился на варианте «Я думаю, что хотел бы оказаться за тысячу километров отсюда, лежать на пляже с молодой девушкой, втирающей ароматические масла в мои напряженные мускулы». Причем он даже не совсем противоречил комплиментарной медицине.

Но это был неправильный ответ, и Джо начал сдавать назад, с каждым сантиметром сокращая расстояние. Отрицание — мощный механизм, но я больше не мог отрицать: Джо хотел, чтобы я интимно и внимательно заглянул в зазор меж его ягодиц.

Я всегда отличался чувствительным характером. Мне не нравится реальный физический контакт (за исключением тех случаев, когда он связан с определенными видами комплиментарной медицины). Я не люблю прикасаться к пациентам: никогда не знаешь, где они лазили. В любом случае важность медицинских осмотров переоценивается. Это все театрализация (чтобы показать, насколько нам не все равно). Я в первую очередь полагаюсь на историю.

— У меня ужасная сыпь, — как будто бы произнесли ягодицы, придвигаясь все ближе.

Я сделал шаг назад — они тоже. Я опустошил коробку с острыми предметами, но массивные подрагивающие ягодицы неумолимо надвигались, и маленькие иглы лежали побежденные и жалкие, как троянцы на берегах Скамандра, когда Ахилл окрасил реку в красный цвет.

Я вжался в угол, точно загнанный зверь.

— Хорошо, хорошо, — всхлипнул я, — я вижу, вижу, это сыпь, сыпь.

— Что за сыпь?

— Кошмарная сыпь. О боже, какая жуть! Выпишу тебе мазь.

Ягодицы угрожающе заколыхались, теперь прямо перед носом.

— Антибиотики, тебе нужны антибиотики, — закричал я, отчаянно строча в блокноте с рецептами и отводя взгляд. И поскольку я оцепенел и чуть не потерял рассудок, то вероломно подписал рецепт: «Хьюго Хакенбуш»[112]

.

Человек или отверстие

GP, 17 октября 2007 г.

— Ох уж эти молодые младшие врачи, — сказал Джо. — Они так энергичны, так страстны, так полны энтузиазма, так идеалистичны. Как же тогда получается, что все они превращаются в жирных самодовольных докторов, у которых единственная цель в жизни — это большая блестящая машина и собственное парковочное место? Прямо как в романе Кафки «Превращение», где человек однажды просыпается тараканом, правда?

— Ты глубоко заблуждаешься, Джо, — произнес я, на мгновение смущенный неожиданными познаниями Джо в литературе. — Твое представление о врачах целиком и полностью основано на карикатурном образе сэра Ланселота Спрэтта[113]. Я признаю, что отдельные представители этой вредной породы все еще существуют в темных углах, обычно обозначаемых словом «почетный». Но, уверяю тебя, все известные мне врачи общей практики трудолюбивы, прилежны и глубоко преданы Национальной службе здравоохранения. Однако с каждым днем испытывают все большее давление из-за возросших ожиданий, сокращения ресурсов и постоянного расширения бюрократии.

— Но тот последний, к которому ты меня послал, — пожаловался Джо, — был не очень любезен.

— Увы, — ответил я. — Быть милым с тобой не входит в его должностные обязанности. Быть милым с тобой — это одно из качеств, которые есть только у меня. Это тяжкое бремя, но оно предопределено судьбой, и я должен нести его в одиночку.

— Он почти не разговаривал со мной, — в голосе Джо зазвучали обида и смущение. — И при осмотре был очень… груб.

— Груб? — поинтересовался я.

— Груб по сравнению с тобой, я имею в виду, — сказал Джо. — Ты очень деликатен, более… чувствителен.

— А, ну да, — согласился я. — Но моя чувствительность к деликатным частям мужской анатомии уже стала легендарной. Селяне в горах слагают обо мне песни.

Я вздрогнул и попытался вытеснить из головы воспоминания о том, как осматривал Джо. Вытеснение — это то, как мы, ирландцы, справляемся с проблемами. А виной всему англичане: до их вторжения мы были похабным, раскованным, распущенным народом, но они оставили нам калечащее наследие викторианской чопорности (особенно в отношении секса).

То, что Джо истолковал как «чувствительность», на самом деле было смесью страха, робости и отвращения. «Боже мой, — подумал я (в окопах нет атеистов). — Ведь мне действительно придется к нему прикоснуться».