По моей просьбе Рафик, старший брат Додика и Арика в обмен на моё обещание научить его «парочке боксёрских приёмов» со своими друзьями за сараем-дровяником соорудил турник и подвесил брезентовый мешок с песком. Конечно, не бог весть какая получилась «груша», но для отработки ударов сойдёт. Не по стенке же сарая кулаками лупить. И теперь на импровизированной спортивной площадке днями нередко слышны хеканья и глухие удары по мешку или споры мальчишек, чья теперь очередь подтягиваться на турнике.
Мама обеспокоенная моей «физкультурной манечкой» даже Семёну Марковичу пожаловалась, но тот только одобрил моё увлечение и заявил, что он только рад за такую мою «манию» и она несомненно пойдёт мне на пользу. Мама успокоилась и больше не тревожится за такое моё чрезмерное увлечение физкультурой. Пара фланелевых футболок и короткие бриджи завершают мою спортивную экипировку, но мне и этого хватает.
В ненастные дни я с утра занимаюсь на турнике или дома с гантелями, но руки стараюсь не перетруждать и даже выполняя своё обещание Рафику, только показал на мешке, как надо правильно наносить удары. Сам пока ещё по «груше» не стучал. Жду, когда мадам Полякова выполнит мой заказ. В Одессе боксёрские перчатки в магазинах не продаются. К моему удивлению, бокс в СССР в начале двадцатых годов вообще был под запретом, как «буржуазный вид спорта» и только в последние два года этот запрет сняли, да и то со скрипом.
Сегодня воскресенье и мама с тётей Беллой с утра ушли на Привоз «делать базар». Мне теперь торопится некуда, отыграв первомайский концерт в клубе «Поющая Одесса» вновь перешла на «летнее расписание» и теперь у ансамбля только два концерта в месяц в клубе и три «танцевальных вечера» в неделю в сквере. А я вообще, как тот Пятачок, теперь «совершенно свободен до пятницы», причём до любой. На следующий день после праздничного концерта я был совершенно неожиданно для себя уволен… как «несовершеннолетний». Такой вот казус со мной приключился. И теперь воскресный день для меня законный выходной не только от учёбы в институте, хотя каникул у меня в этом году похоже опять не будет.
Вот, сижу и выполняю упражнения для распевки голоса, так сказать «разогреваюсь». Юлия Александровна, мой преподаватель по вокалу постоянно мне напоминает, чтоб и дома не забывал распеваться. Вот и радую своих соседей «вокалом», того и гляди что-нибудь прилетит в открытое настежь окно. Хотя это я конечно зря иронизирую, соседи давно уже привыкли к моим распевкам. Но им больше по душе мои песни, иногда даже сами просят, чтоб спел. И тогда я беру аккордеон выхожу во двор и играю, мне не жалко. А песни мы всем двором поём хором. Русские и еврейские, украинские и польские, двор у нас многонациональный и песен хороших много.
Начинаю понемногу, как это и советует мой педагог, «раскачивать голос» и переходить из среднего регистра в нижний, а затем наоборот в верхний. В нижнем регистре вскоре ожидаемо достигаю предела. Всё-таки я пока не мужчина, мой обычный голос — это дискант, даже не альт. Но вот в верх что-то у меня сегодня получается забраться высоко и без всякого напряжения. Сам себе удивляясь поднимаюсь всё выше и понимаю, что начинаю петь уже фальцетом.
При этом у меня нет никакого напряжения или затруднения. Ого! Вот это я обрадую Юлию Александровну, а то она всё ждёт, а у меня всё никак не получается. Ну, значит время пришло для нового шлягера! Я, довольный и в торжествующем предвкушении, поудобнее устраиваюсь за роялем и начинаю петь:
Дом мой достроен, но я в нём один.
Хлопнула дверь за спиной,
Я ещё продолжаю тянуть своё последнее У-о-о-о, когда за моей спиной и впрямь хлопает дверь и в комнату врывается запыхавшаяся мама, а следом за ней влетает такая же запыханная и растрёпанная Белла Бояновна. Обе женщины с криками бросаются ко мне: — Мишенька, где больно? Ты што-то уронил? Упало на ногу? Ты что-то прищемил? Покажи маме, я подую! Мишенька, не молчи, скажи где у тебя болит?
Я ошарашено смотрю на возбуждённых и взволнованных женщин и до меня начинает доходить, что они через открытые настежь окна услышали мою песню точнее самый последний кусок там, где «станут ветра голосить». На меня непроизвольно нападает истерический смех, чем я ещё больше пугаю женщин. Наконец мне удаётся успокоиться и сквозь слёзы начинаю объяснять, что это моя новая песня. — Бац! Подзатыльник прилетает неожиданно и сильно, аж искры из глаз посыпались. А потом я убеждаюсь, что моя мама действительно крутит ухи больно. Прав был Додик насчёт моей мамы. Ох, как прав! Ой, как больно!
— Мишка, бандит! Да разве можно так пугать маму?! Я ж так бежала, шо чуть свой инфаркт не догнала! Да ты весь двор переполошил своими воплями, они ж там все как покусанные носятся. Бэллочка, успокой народ пока я этого шлимазла воспитывать буду. Ты не помнишь, где-то тут у меня ремень был?