Выбор. Долгие каникулы в Одессе

Но тут возникла новая проблема, о которой я раньше как-то даже и не подозревал. Если моих педагогов удалось склонить к мысли, что такая стажировка мне действительно необходима и пойдёт на пользу, так как в Советском Союзе все консерватории ещё с царского периода были ориентированы в основном на получение студентами классического академического оперного образования, а эстрадные артисты в своём большинстве прошли обучение именно «в заграницах», то мой возраст стал «камнем преткновения» для моего выезда за рубеж.

По закону я был несовершеннолетним и недееспособным, хотя вот уже четыре года вполне себе успешно трудился музыкальным руководителем ансамбля. Но то было исключение, оговорённое в трудовом кодексе и на общую дееспособность никакого влияния не оказывало. Мне нужна была эмансипация или сопровождение взрослого опекуна, то есть мамы. Но и мама не высказывала никакого желания «ехать на чужбину», да и я от такой перспективы был не в восторге. То, что я задумал лучше было делать без маминого пригляда.

Но с моей эмансипацией не смог помочь даже «мой лучший друг» Алексеенко. Советские законы о защите детства в двадцатых годах были даже жёстче чем в моём времени. Единственно чего мне удалось добиться от органов опеки, это согласия на мою частичную эмансипацию с четырнадцати лет, но до этого был ещё почти целый год.

Пришлось с этим смириться и я принял предложение Николая Николаевича поработать у него ассистентом, тем более что работа в консерватории давала мне возможность получить официальное направление на заграничную командировку для стажировки от Муздрамина, а это намного упрощало проблему моего выезда за пределы СССР.

* * *

— Ах, ты ж твою… — я еле сдержал ругательство при виде рассыпанных по полу папок. Хорошо, что сам тщательно завязывал шнурочки, а то сейчас бы заколебался сортировать рассыпанные бумажки. — Что ж ты такой неуклюжий-то? — не удержался я, глядя на рыжего худого паренька лет восемнадцати, что так некстати наткнулся на меня, когда я нёс стопку папок с документами поступающих в консерваторию абитуриентов.

— Давай, помогай теперь собирать. — я вытянул руки вперёд подставляя ладони под документы, и паренёк без лишних разговоров начал поднимать папки с пола и вновь укладывать в стопку на моих руках. — Давай я помогу тебе их донести? А то на тебя опять кто-нибудь наткнётся и всё уронит. — Ага! Наташа, мы снова всё уронили! — я хохотнул, вспомнив мем из своей прошлой жизни, но милостиво согласился: — Помоги, я не против!

— Меня Моня зовут! — парень протянул руку для знакомства, но увидев папки на моих руках смутился. — Извини, что-то я совсем не о том думаю.

Я взглянул на смущённо улыбающегося Моню и подмигнул ему: — Ничего, бывает! Наверное, поступать пришёл? Тут все в первый раз волнуются. Что сам-то окончил и на кого учиться собрался? — Моня пожал плечами: — Да я как все, закончил школу и музыкальные классы, но музыкой с детства занимаюсь. Вот, хочу выучиться на дирижёра! — и небрежно, видимо желая произвести на меня впечатление добавил: — Уже два года работаю пианистом в духовом оркестре!

— Жаль, что не скрипачом! — я усмехнулся, глядя на своего добровольного помощника, идущего рядом.

— Это почему жаль? На скрипке я тоже играть умею, но мне больше нравится пианино и аккордеон.

Скрипач а идиш Моня -

Когда-то бог симфоний -

Играет каждый вечер в одесском кабаке.

Костюмчик так, не очень,

Но чистый, между прочим,

И кое-что в потёртом кошельке.

Я напел куплет из популярной в моём времени песенки Александра Розенбаума и вздохнул. Вот, даже не задумываясь вспомнил песню и по ходу так же легко заменил всего одно слово, а она теперь зазвучит в этом времени и совсем о другом человеке. Интересно, сколько я ещё изменений внёс в этот мир, даже сам того не замечая? И останется ли этот мир моим прошлым, или уже совсем свернул с прежнего пути и его надо рассматривать как параллельный, а не альтернативный?

Хотя… Какая мне разница? Для меня-то и всех окружающих он всё равно один-единственный и реальный. Так что нечего раскисать, у меня впереди ещё много работы. У нас, попаданцев, нет времени на рефлексии, нам ещё мир спасать! Я невольно улыбнулся своей иронии. Ну, раз на сарказм ещё способен, значит не всё потерянно.

— Ну что Моня, как тебе такая песенка?

— А ты что, антисемит? — рыжий смотрел на меня исподлобья и с прищуром, словно пытаясь что-то разглядеть внутри меня.

— С чего ты это взял? — я даже притормозил и остановившись оторопело посмотрел на своего спутника.

— Ты назвал меня жидёнком Моней, а за это можно и в лоб получить! — Моня воинственно запыхтел как закипающий чайник, его глаза свирепо засверкали, а щёки гневно раскраснелись. Ещё немного и пар из ушей повалит, а то и свисток засвистит. Это было настолько смешно, что я не удержался и расхохотался, повергнув своего визави в растерянность от такой моей реакции на его воинственный настрой.