Выбор Хаоса

— Ники! — Асакура неожиданно резко тормозит с лобзаниями, — Что ты сейчас сказала?

— Вервольф, человек — волк, звучит…  просто хорошо звучит.

— Мне, однако, интересно, откуда ты это слово взяла?

Зацепилось, прилипло. Из дневников отца.

— В каком контексте, душа моя?

— Асакура! Держи свои нежности при себе. И вообще, это закрытая информация.

— Ники, ты дала мне полный доступ к любой информации.

Возможно и не только к информации, вот только отчего то совсем этого не помню!

— Вервольф — маг принявший боевую форму волка. Мне показалось это любопытным. И довольно хватать меня!

Вся информация у меня в голове и лучше бы ее не было вовсе.

— Оружие возмездия, скажи, что это может быть? — словно в трансе говорю вдруг.

— Что угодно, — в тон мне отвечает Асакура, — Ужин отменяется. Отведи меня к королю.

— Рада бы, но его нет! Никто не знает где он, куда направился…  Аамон, может Хаос знает?

— Может и знает…

Знакомое выражение на его лице, да он просто считывает меня! Резко отдергиваю руки, довольно уже играть мной!

— Поисками занимается Бор? Пошли. Думаю, моя помощь лишней не будет.

Возвращаться в башню, именно сейчас у меня нет никакого желания. О чем и заявляю. Все это начинает порядком раздражает:

— Тебе больше нечем заняться?

— Дорогая, не упрямься.

Дорогая…  отчего то вспоминается: «Семь фаворитов выдержит наследство, но выдержит ли их страна?» и перерифмовывается как: «А выдержит ли их она?» Семь — большое преувеличение, одного сиятельного милорда выдерживаю с трудом.

— Ваше Высочество? — поправляется предмет моих размышлений, со своей коронной усмешкой на извороте своих прекрасных губ.

— Пошли.

Передаю на руки Бору наставника, или наоборот — пусть это сами уже решают, между собой.

— Ники, радость моя, не волнуйся, я все помню. Готовься к балу, отдыхай. Позволь себе хоть немного побыть женщиной, а не солдатиком, — говорит Асакура елейно.

В его представлении побыть женщиной — это напялить платье и качаться на качелях? Затянуться в корсет и вздыхать на луну? Стоять у окна, ожидать Его Сногсшибательство и ронять украдкой слезки? — Ты все верно понимаешь, — подытоживает Асакура и оделяет нежнейшим поцелуем.

В бесплодных размышлениях о том, что же это такое: «быть женщиной», забредаю к литераторам, чем вызываю у них неуемную радость. Выворачиваю душу наизнанку, жалуясь на свою жизнь, на сволочного Асакуру, на бестолкового дракон. Естественно. В иносказательной форме. Они, не переставая все это записывать, качают головами, в нужных местах поддакивают, а когда ручеек моего красноречия иссякает, усаживают на возвышение и ко всему принимаются еще и рисовать.

— Иллюстрации нужны и обложка, — поясняют зеленоглазки.

О, теперь я понимаю, почему их так назвал Бор: зелеными болотными огнями одержимости светятся их очи. Немного пугающе. Как и странные диалоги без начала и конца, при том, что они прекрасно понимают друг друга!

— Я поняла! Он приручает ее, а потом посадит на поводок. Она уже ест с его ладони! — говорит одна из бывших учениц Асакуры и тут же записывает свою мысль в блокнотик.

— Не посадит. Будет наблюдать, все позволяя, чтобы решительно вмешаться в нужный для него момент, — отвечает ей вторая и тоже записывает.

— Угу, — соглашается первая, — Дождется, когда сама упадет в руки спелым…  Чем?

— Плодом? — кто-то, не отрываясь, от своей писанины подсказывает.

— А дракон? — спрашиваю, вроде как в рамках обсуждения нового романа.

— Ищет ее по свету. Целеустремленный. Но с характером надо еще поработать.

— А она? — не унимаюсь.

Обе литераторши отрываются от своего мыслезаписывания и взирают на меня как на нечто потустороннее.

— Она надкусила клубничку и вкус ей понравился, — наконец, мне выдают, — Кстати, у нас дальше должна быть глава «На балу».

— Хорошо бы посмотреть на них в истинной ипостаси…  тогда в следующей главе…

— Неплохо бы поединок…  только кого с кем?..

— Мне нужно его описание! — прерывает поток мыслей вслух третья бывшая ученица Асакуры.

И смотрит требовательно почему-то на меня.

— Кого?

Она продолжает смотреть. Молча. С ручкой наготове. Я выжимаю из себя:

— Глаза у него как звезды на фоне золота солнца. Губы…  нежные, жесткие…  Он такой весь…

«Хмельной мед», — думаю, но это сокровенное, вслух не скажу.

— Волосы?

Пожимаю плечами. От художника доноситься окрик, замираю, забыв ответить вслух…

— Ну? — настаивает романистка.

— Как слегка растрепанная грива льва, — выдаю ей с досадой, я тоже могу красиво, да с подвывертом, — Не заматеревшего льва, и не львенка, дикого хищника: сто двадцать килограмм мышц, ленивая грация и готовность ударить в любой момент!

— Понятно, темные волосы, тонко очерченные губы, хищный профиль. Длина волос?

— Какая разница? — говорю с еще большей досадой, — Зачем это?

— Есть разница: делаем по канону или неканону?

— Длиннее, чем у меня, — изрекаю.

Она вновь ныряет в свои фантазии, а мне уже нестерпимо хочется, чтобы сеанс позирования закончился наконец.