Выбор оружия. Повесть об Александре Вермишеве

Несколько дней назад, случайно увидев у него на столе мятую и грязную рукопись, Мария разохалась: нельзя так! нужно перепечатать. Есть машинка, только ею давно не пользовались. Васятка, уже починивший штабного «Адлера», вызвался теперь довести до ума и «Ремингтон» Салоповой.

Сейчас Мария волновалась, будто она пьесу не перепечатала, а написала, и все время держала перед глазами текст, как держат в концерте партитуру некоторые меломаны.

Горшков тоже пришел торжественный, словно перед премьерой - он с уважением относился к комиссару и с трепетом ко всякому культурному событию. Из батальонных были Шилов с Одинцовым. И, конечно, ставшие комиссару друзьями Ермилло, Коварский и Васятка, который взял на себя обязанности адъютанта при политкоме. Явилась и девица Кокоткина, напялившая диковинную кружевную шляпу.

Александр начал читать пьесу, и внезапное волнение охватило его. Когда три месяца назад он читал ее мгебровцам, волновался меньше. За эти три фронтовых месяца его жизненный опыт, казалось, вырос неизмеримо. Ведь пьеса писалась о классовой борьбе, о том, как народные массы приходят к осознанию необходимости этой борьбы, начинают видеть в ней единственно возможный путь к социализму. Сейчас сама судьба привела автора в гущу народной стихии, в центр исконной земледельческой России, туда, где каждый крестьянин решал для себя вопрос - с кем он, с красными или с белыми. В одном из вариантов пьеса так и называлась «Красные и белые». Да, привела судьба, будто нарочно, чтобы мог сопоставить изображенное с реальностью, проверить правильность своих политических и художественных взглядов. Знать недаром в далеком промерзшем за зиму Петрограде ночами грезились ему русская деревня и старый Ипат, который поначалу считает революцию лишь «беспорядком» и «озорством», мечтает породниться с местным кулаком, пусть хоть дочь поживет «богато да спокойно», но затем, видя бесчинства, творимые белыми, ворвавшимися в деревню, переходит на сторону красных, благословляет их победу. На фронте Ипат думал: «вернусь домой, отдохну, а тут борьба да фронты новые». Эти слова, сперва брошенные неодобрительно, в дальнейшем оказываются ключевыми для всего переворота, который произошел в мироощущении Ипата. На «новые фронты» он отправляется уже сознательно, сражаться «за власть нашу, рабоче-крестьянскую».

Обсуждение было бурным. Первым выступил молодой человек, прибывший из Задонска, внештатный корреспондент «Сохи и молота» Николай Задонский. Речь его была пылкой, но целиком посвященной не Вермишеву, а Маяковскому, что, однако, никого не смутило, поскольку люди были опытные, современные и знали, что при любых дискуссиях половина речей бывает не по делу.

- Я лично считаю, что театр давно умер, поэтому пьесы меня не интересуют, - заявил Николай Задонский, былинный пшеничный красавец, кровь с молоком, одет в черную блузу, брюки с напуском, сапоги гармошкой. - Но вот что вы должны знать! В Ельце появилась книжка Владимира Маяковского! И чего только нет в этой книжке! Чего только не проделывает поэт, лишь бы порадовать пресыщенную публику. Он ловит арканом в небе бога, воспевает облако в штанах. Если что и можно разобрать в этой книжке, то прежде всего удивительное самолюбование, которое видно даже по заглавиям отдельных стихов. «Я», «Я и Наполеон», «Себе, любимому, посвящает эти строки автор».

Не знаю, что поймет в такой книжке рабочий и крестьянин. Правда, в некоторых местах есть у Маяковского намеки на симпатии к рабочим, революционерам. Мистерия-буфф! Но весьма туманные и пролетариату непонятные. Радоваться не приходится, что к нам в Елец попала книжка футуриста Маяковского!

- Не прав уважаемый оратор, - подал реплику Александр. - А Петроградский наркомпрос прав. Поэзия смелая, революционная. «Мистерию-буфф» я видел в ноябре прошлого года. Отличная пьеса, блестящий спектакль. Маяковский сам играл в ней. От футуризма он, может, и не освободился, но он талантлив, и антибуржуазность у него в крови. Я знаю его семью, мой отец был дружен с его отцом. А Владимир Маяковский работал для революции, даже сидел в тюрьме не раз. Елец его еще полюбит, вот увидите, товарищ Задонский.

Затем встал Щекин-Кротов, подбоченился, тряхнул остатками кудрей. Он был в полосатой пиджачной паре и в вышитой украинской косоворотке, подвязанной у горла шнурочком, - олицетворял собою международный русский стиль, что тотчас же и подтвердилось в его речи.

- Пролетарская революция в России носит международный характер, - начал Щекин-Кротов. - Велико влияние, которое она оказывает и будет оказывать на события во всех странах земного шара. Нам принадлежит нынче главенствующая роль в историческом процессе. Как предрекал земляк наш Алексей Степанович Хомяков:

Иди! Тебя зовут народы;

И, совершив свой бранный пир,

Даруй им дар святой свободы,

Дай мысли жизнь; дай мысли мир!

Иди! Светла твоя дорога.