Выбрать волю

Она никогда не задумывалось обо всём этом, поэтому мысль о том, что её добрый, ласковый батюшка отправил на смерть – её мужа, его отряд, несчастного Дэрни – всех этих людей… Это было кошмарно, слишком кошмарно, чтобы она могла вынести.

– Не верю, не верю! – хныкала она, но само её состояние свидетельствовало в пользу того, что – уже поверила.

Дерек чувствовал себя так, будто его погрузили в расплавленный свинец. Его сердце исходило болью при виде её страданий, и острее всего было понимать, что он мог её от них уберечь – нужно было только вовремя придумать, что соврать. Но ложь не пришла ему на язык тогда; и никакая спасительная ложь не приходила в голову теперь. Он был парализован её болью, и мог только гладить её по голове, целовать и прижимать к себе, пытаясь согреть и успокоить.

Какой бы силы ни была истерика, она проходит. Эсна не успокоилась; но она перестала рыдать и вполне пришла в себя. Она подняла взгляд…

Растерзанный её состоянием Дерек беззащитно смотрел ей в самую душу – тем глубоким, беспомощным, нежным взглядом, каким влюблённый мужчина смотрит на любимую им женщину, и не понять значение этого взгляда было невозможно.

Что ж, теперь стало ясно, почему он её избегает.

Для бедной Эсны это было уж слишком.

Отстранившись, она убитым голосом сказала:

– Прости, мне нужно всё это обдумать, – и тихой тенью ушла к себе, оставив его каменеть и корить себя.

Глава двенадцатая

Эсна не пришла в себя ни на другой день, ни через неделю.

Она не выходила из своих покоев и отказывалась говорить о своём горе. Иногда плакала, но чаще лежала, глядя бездумными глазами в потолок, и вспоминая, вспоминая, вспоминая.

Чем больше она думала об этом – тем больше тревожных фактов всплывало в её памяти.

Она вспоминала о том, как раньше гордилась, что стала хозяйкой в доме отца. Именно она хлопотала обо всех домашних делах, ей подчинялись слуги, она следила за домом, организовывала всё для приёмов. Отец всегда радовался её успехам; глаза его привычно щурились в улыбке, и Эсне казалось, что за спиной у неё вырастают крылья.

Она вспоминала о том, что отец любил беседовать с нею по вечерам; они обсуждали книги и идеи, он говорил с нею как с равной, и не раз отмечал, что отдыхает душою в её гостиной. Она всегда так радовалась этому и из кожи вон лезла, чтобы угодить ему.

Она вспоминала о том, как он тревожился о ней. Он часто переезжал к Веймарам, чтобы убедиться, что у неё всё в порядке, и всегда говорил, что скучал по ней. И теперь он тоже пользуется каждым случаем увидеть её, и проницательным взглядом отмечает любую проблему. Ей было приятно это, она видела его заботу в каждом слове.

Она вспоминала, и чем больше – тем сильнее убеждалась, что отец её к ней привязан весьма сильно. Как и она к нему.

Она не знала, что с этим делать, и не представляла, как теперь быть.

Грэхард и княгиня пытались вытащить её из этого состояния, но она лишь беспомощно смотрела на них и плакала.

Грэхард бушевал, гневался и предлагал привести сюда «этого Кьерина», чтобы он «всеми богами поклялся, что не виновен». Он единственный ещё проявлял странную веру в старого врага – а может, ему было всё равно, и он считал, что князю стоит убедительно солгать, что будет всем только к благу.

Княгиня шикала на него, выгоняла из покоев, чтобы не пугал, и пыталась разговорить Эсну и убедить её поделиться своим горем.

Спустя неделю ей это, наконец, удалось.

Плача в её объятьях, Эсна беспомощно спросила:

– Но зачем же убивать?..

Это было ей горше и страшнее всего. Она простила бы отцу всё; она и сама посчитала бы за счастье никогда не выходить замуж и оставаться в отцовском доме; но зачем же было находить для этого такой злой и извращённый путь! Зачем он вообще выдал её замуж? Почему не нашёл другого способа спрятать улики сейчас?

– Милая моя, – гладила её по волосам княгиня, – мужчины часто предпочитают решать проблемы радикально. Они видят лёгкий способ и не думают о чужой жизни – что им до неё?

– Он всегда был так добр ко мне!.. – захлёбываясь плачем, возразила Эсна.

– Добр? – удивлённо переспросила княгиня. – Но, Эсни, твой отец очень суровый человек.

– С чего вы взяли? – она так обиделась, что даже перестала плакать.

Отстранившись, она принялась тыльной стороной ладони вытирать слёзы.

Лицо её было красным; черты его заострились – она плохо ела в последние дни – а роскошные волны волос сбились в неряшливые колтуны. Отдельные пряди висели сальными сосульками, но, кажется, ей было совсем не до них.

– Но это же очевидно, дорогая, – ласковым тоном продолжила гнуть свою линию княгиня. – Ты бы видела себя в первые дни здесь! Совершенно зашуганная, пугливая пташка, которая всю жизнь провела в клетке.

– Это неправда, – буркнула Эсна, выгораживая отца. Непослушными дрожащими и очень тонкими пальцами она пыталась распутать один из своих колтунов.

– Бедное дитя! – вздохнула княгиня. – Ты так любишь своего отца, что в упор не замечаешь того, что он с тобой сделал.

– Он ничего со мной не сделал! – возмущённо вскочила Эсна.