Выгодный риск

Более того, при обычном ходе дела Пушкин не узнал бы ничего о погибшем и, наверное, не увидел след ожога. Помогли не столько удача и стечение обстоятельств, сколько редкая сообразительность Носкова. Пристав не поленился приехать на пруд, не обругал городового за беспокойство, лично осмотрел и вызвал сыск, когда заметил одну мелкую деталь. Не важно, что приказал перевернуть тело на спину. Без этого найденный отправился бы на полку мертвецкой дожидаться опознания. А когда оно случилось бы, никому не известно. Важно, что нашли – и вызвали Пушкина. Теперь ему предстояло что-то делать с этой находкой.

Вначале, как положено, Пушкин осмотрел карманы жертвы. В них нашлись портмоне с мелкими купюрами, счет из лавки и сложенный пополам страховой договор. Стоило прочесть, как Пушкин узнал, на кого погибший оформил выплату в случае своей смерти. Этот факт вместе со следом на лице выстраивал логическую цепочку, которой быть не могло. То есть Пушкин не мог ее принять: формула сыска, как математика, отрицает абсурд. Ответ всегда логичен. Здесь – очевидный абсурд.

– Господин Пушкин, так что делать прикажете?

Тянуть было нельзя. Пушкин отказался слушать небо и наслаждаться днем, дарованным ему. Он снова присел перед замерзшим телом.

– Михаил Николаевич, занесите в протокол: убитого столкнули с моста.

– Почему так решили?

– Шея вывернута назад, – Пушкин указал пальцем на выгнутый кадык. – Высота Горбатого моста не слишком большая, но ее хватило. Если я не прав, доктор Воздвиженский может опровергнуть этот факт.

Пристав точно знал, что его доктор ничего не опровергнет. Такой факт вреда не принесет, можно и зафиксировать. Он кивнул помощнику Татаринову, который держал папку с походной чернильницей.

– А эту мелочь будем описывать?

– Обязательно…

Речь шла о крохотном черном прыщике, который торчал в области трахеи. В солнечном свете, отражавшемся от снега, прыщик поблескивал полировкой.

– Михаил Николаевич, позволите?

Раз уж заварили кашу, почему бы не заварить еще крепче. Пристав не стал возражать. Не снимая перчатки, Пушкин зажал большим и указательным пальцами бородавку и дернул. Игла поддавалась с усилием. Ползла медленно и рывками. Татаринов на всякий случай отвернулся, будто из раны могла хлынуть кровь. Ничего ужасного не случилось. На коже осталась крохотная черная точка. Вынутую иглу Пушкин держал в пальцах и разглядывал так, будто нашел брильянт редкой красоты.

– Ничего не удивляет?

В полицейской службе чем меньше удивлений, тем спокойнее. Это Носков усвоил на собственном опыте. Но тут не знаешь, что и сказать.

– Вроде как похожа на ту…

Пушкин согласно кивнул.

– Важно другое: видите, как я держу этот предмет?

Пристав видел, что пальцы чиновника сыска напоминают сомкнутые клещи, из которых торчит гвоздь.

– Заметили?

Неизвестно, что надо было замечать. Пристав издал неопределенное бурчание.

– Держать булавку неудобно. Теперь представьте, что ею наносят удар в горло…

Такими картинами забивать себе мозги Носков не желал. Вон, Татаринов представил, и ему подурнело. Некрепкий все же подпоручик. Наверное, поэтому в армии не прижился и вылетел в полицию…

– …не снизу вверх, а на уровне шеи, – не унимался чиновник сыска. – Что происходит?

– Что? – только и спросил пристав.

– Рука ударяющего согнута в локте, – Пушкин показывал, – …в самом неудобном положении: рычага нет. Удар нужен сильный, второго шанса не будет… Держать иглу в кулаке нельзя: жало станет слишком коротким, она сразу должна войти как можно глубже… Приходится держать только за головку… Вы позволите?

Пристав не успел сообразить, что надо позволить, как Пушкин неудобно согнутым локтем воткнул иглу в тело. Телу было не больно, оно давно умерло. Но тут даже городовые переглянулись: экая беспощадность. Господин из сыска ставит эксперимент на трупе. Между тем игла вошла в рукав пальто по самую шляпку. Как будто изучая что-то, известное только ему, Пушкин с разных углов осматривал дело рук своих. При этом не разжимая пальцев. И наконец вынул иглу.

– Узнали нечто полезное? – спросил пристав, неприятно пораженный таким поведением.

Удерживая булавку перед собой, Пушкин рассматривал ее на фоне льда.

– Игла еле-еле прошла через толстое пальто и сюртук. Кожа и мышцы человека значительно плотнее. Просто так в горло не воткнуть. Факт подтвержден.

– Что значит просто так?

– Булавка – не нож, который достал из кармана и пырнул. Одним движением не попасть.

– Не понимаю вас, господин Пушкин…

– Прежде чем нанести удар, убийца должен держать булавку перед жертвой, – он показал Носкову как. – Чтобы прицелиться в горло. Не кажется странным?

Мысль чиновника сыска начала проясняться. Пристав стал соображать и не мог не согласиться: действительно странно. Стоит, значит, человек, будущая жертва, которую готовятся убить, а перед ним убийца размахивает булавкой и прицеливается. А тот ничего не замечает?

– Может, ночь, темнота, у нас тут фонарей мало… Мог и не заметить.

– Ночью булавка не видна. Если кто-то будет делать вот так… – Пушкин снова приподнял руку, согнутую в локте, – что сделаете вы?

– Вот уж не знаю…