– Хотите, попробуем между собой?
Ничего подобного пробовать Носков не желал. Не хватало еще ставить эксперименты на собственном горле. Он невольно дернул тугой воротник форменного кафтана.
– Нет уж, увольте…
Пушкин опустил руку:
– Вы отшатнетесь. Даже от знакомого.
– Что в протокол заносить?
– Петрушка смерть не обманул…
Пристав подумал, что чиновник сыска малость не в себе.
– Какой Петрушка?
– Простите… Петрушка тут ни при чем. К слову пришлось. Заносите только факты, – Пушкин протянул иглу Татаринову. – Прошу передать доктору для сравнения. Жду его мнения насчет самой булавки. Пусть подготовит заключение по ожогу на щеке.
Страшный и мерзкий предмет Татаринов принял в ладонь так, будто ему протянули ядовитую змею. И не нашел ничего лучшего, как вынуть носовой платок и глубоко укутать в него булавку.
– Кто первым увидел тело?
Городовой Тараскин доложил, что мастеровой пробегал мимо моста, он и заметил.
– Вон, возвращается, – Тараскин указал на человека в разодранной рубахе с густыми следами крови. Мастеровой шел без фуражки в распахнутом пальто.
– Позовите…
Тараскин стал яростно махать, чтоб мастеровой свернул к ним. Что тот и сделал без лишних сомнений. Полицию сегодня бояться нечего. Как Тараскину и обещали: не баловали. Подойдя, он кивнул сразу всем. Улыбка блуждала на разбитых губах.
– Доброго дня, господа хорошие… Мое почтение, господин пристав…
– Никитин, а ну рассказывай, как дело было, – нагнал строгости Тараскин.
Мастеровой источал чистую невинность, как небо.
– Какое дело, Петрович?
– А вот это, – и городовой указал пальцем.
Только тут Никитин заметил лежащего на спине.
– Ах ты, жалость какая, замерз-таки…
– Вот и доложи…
– Что докладывать, Петрович? Вижу – лежит кто-то под мостом, тебе передал.
Пушкин дал знак, чтобы городовой помалкивал.
– Вы слесарь из мастерской? – спросил он.
– Ваша правда, господин хороший, – перепачканный кровью Никитин источал добродушие. – Не припомню, чтоб нам заказ делали…
– Что вчера поручили сделать в страховом обществе?
– А-а-а, это… Ключ потеряли от сейфа… Нужно новый выточить.
– Работу сделали?
– Как не сделать… Мы все умеем…
– Ключ при вас?
Никитин похлопал по карману пальто.
– Сейчас умоюсь, отнесу…
Пушкин протянул ладонь:
– Отдайте, управляющему я сам передам…
Хоть в добром настроении пребывал Никитин, но исполнять не спешил. Да и как объяснишь господам одну тонкость: отдашь за так – оплаты потом не допросишься…
Видя сомнения слесаря, пристав решил малость надавить:
– Давай ключ, кому сказано!
– Все в порядке, Михаил Николаевич, – Пушкин вынул потрепанное портмоне, не отличавшееся толщиной. – Сколько обещали за работу?
– Три рубля, – пробормотал Никитин.
– Сколько? Да ты сдурел, парень…
– Работа сложная, господин пристав…
Вынув ассигнацию в пять рублей, какая нашлась, Пушкин в обмен получил ключ. Зубчатка у него была затейливой формы. Действительно, сложная работа.
– С праздничком, господа хорошие! – крикнул Никитин на прощание. Все у него было хорошо, слесарь пребывал в радости.
А вот настроение пристава было далеко не ясным.
– Забирать пора, народ сейчас набежит, глазеть будут…
Пушкин напомнил, что доктор Воздвиженский должен официально подтвердить причину смерти, и оставил полицию заниматься обязанностями. Тяжкими, но неизбежными.
Выплыв из черного омута, месье Жано не сразу разобрал, где находится. Стены, мебель, кровать медленно проступали в ярком свете, скользившем меж занавешенных штор. Наконец он поверил, что лежит в номере гостиницы. После ночных кошмаров это казалось счастьем. В следующий миг месье Жано вспомнил все.
…Ничто не предвещало ужасной развязки. И началось, смешно сказать, с первого кусочка блина. Месье Жано съел блин и ощутил приятный вкус. Ему захотелось еще. А потом и еще. Блины с разными закусками были изумительно хороши. Чем больше съедал, тем больше хотел. А тут половой как раз спросил, не желает ли господин чем-нибудь запить. Месье приказал подать.
Появился графинчик прозрачной жидкости. Раньше месье Жано никогда не пил водку. Под блины первая граненая рюмка пошла, как шелк. За ней вторая, а там и третья. Сочетание жирного и масляного с крепким градусом, к которому организм француза не привык, творило чудеса. Он заказал новую порцию блинов и еще графинчик. Русские традиции оказались прелестными. Настолько, что месье Жано в какой-то момент потерял контроль: какой блин съел и которую рюмку опрокидывает.
А потом было так хорошо, что сейчас месье Жано не мог без содрогания вспомнить, что вытворял.
Танцевал дикие пляски под органчик, целовался с бородатыми мужиками и клялся им в любви, разбил графин об пол по-русски – и по-русски гонял полового за новыми блинами, которые уже не мог съесть. Потом окончательно потерял себя. Еще смутно помнил, как его несут и кладут в пролетку, заботливо накрывая накидкой. Но уже не мог вспомнить, заплатил ли за безобразия или остался должен. Хорошо, что об этом позоре не узнают на родине.