Выродок (Время Нергала)

Это будет очередной, а может быть, и решающий шаг к Великой цели! Миллионы людей увидят, узнают, что ожидает их всех — и содрогнутся, и одновременно насладятся увиденным, предвкушая и свой скорый конец.

Они ждут этого, они хотят, в глубине души все они сладостно стремятся к Приобщению к Смерти! Так пусть получат!

* * *

В палатах оставалось несколько посетителей. На втором этаже в конце коридора в шестой сидел Александр Варюхин, пришедший к отцу. Он принес ему фрукты, конфеты и переживал, что батя ничего не хочет есть. Саша как раз уговаривал отца съесть хотя бы мандаринчик, когда в корпус ворвался Выродок. Варюхин не очень испугался. Он, конечно, читал в газетах и слышал от ребят на заводе о маньяке-убийце, но удивлялся, как это молодые здоровые омоновцы не могут справиться с одним человеком. Самому Александру не раз приходилось по пьяни участвовать в драках и бил он, по признаниям приятелей, крепко. Поэтому, когда в корпусе начался шум, поднялась паника, Варюхин-младший решил посидеть в палате у отца и в случае чего защитить стариков, а заодно и Выродка „привести в чувство“.

В третьей палате задержалась на свою беду сестра больной Анны Александровны Шипко, Нина Александровна.

Младшая, которой было 73 года, в кои-то веки собралась навестить старшую восьмидесятилетнюю, а тут — страх Божий! Выродок пожаловал! Как в коридорах начались крики да стоны, Нина Александровна не знала, куда деваться, где спастись, но сообразила, легла на свободную койку, укрылась больничным одеялом с головой. Теперь она лежала, ее сильно знобило от страха и неизвестности, она старалась плотнее закутаться в одеяло, но слух помимо воли улавливал каждый шорох за дверью палаты, в коридоре.

Из четвертой палаты не успели уйти две женщины. Сейчас они сели рядышком, крепко взялись за руки, словно лучшие подруги, и, цепенея от ужаса, время от времени пытались подбодрить друг друга, шепотом комментируя происходящее и уверяя самих себя, что убийце до них, конечно же, нет никакого дела, и скоро всё кончится.

* * *

В корпусе вдруг наступила тишина, которой не бывало здесь даже в 2–3 часа ночи, когда спят не только больные, но и сестры располагаются на отдых.

Были в палатах несколько стариков и старух, у которых временный период просветления наступил, на их беду, именно в эту ночь.

Они лежали, мучились бессонницей и понимали, что вокруг происходит что-то страшное. Вернувшееся сознание подсказывало им, что тишина, царившая вокруг, неестественна. Они хотели позвать на помощь, но инстинкт самосохранения подсказывал им, что сейчас нельзя этого делать. И они лежали молча, вслушиваясь в тишину.

Старик Васильев, навестить которого приехала да не успела уехать дочь Люба, время от времени тихонечко, шепотом спрашивал у гостьи:

— Так что, бандиты к нам пожаловали, что ли?

— Спи папа, спи, — отвечала так же шепотом Люба. — Там кто-то кричал, что пришел Нергал. Это тот сумасшедший маньяк… Ты спи. Он нас не тронет. — Люба говорила, а сама вся сжалась от ужаса: „Тот самый! Выродок!“

— Так он сумасшедший, — не унимался старик. — А здесь все сумасшедшие. Смотри! Мы же все такие… А ты бы уезжала! У тебя ведь дела, семья.

— Уеду, папа, уеду, — говорила Люба, напряженно прислушивалась и все думала: „Как убежать, как отсюда вырваться?! Я-то ни при чем. Они старики, а мне надо убежать. Они и не понимают, что к чему. Я-то здесь при чем?“

В коридоре скрипнула половица. Люба вздрогнула: „Боже, как страшно! Кто-то идет! Это не ОН! У НЕГО шаги тяжелые“.

Скрип повторился. Полы в корпусе старые, дощатые. Каждый шаг слышно. Кто-то крадучись шел по коридору. Остановился у дверей палаты. Сердце у Любы Подпрыгнуло к горлу, опустилось и бешено заколотилось. „Что делать, что делать? В окно прыгать? Боже, что делать?“

— Ты куда это пошла, милашка? — вдруг послышался голос.

— Я никуда, — ответил тонкий испуганный голосок. — Я в туалет.

— Успеешь. Пока подойди ко мне!

Слышен скрип половиц, шаги, сдавленный крик. Снова тишина.

„Господи, если ты есть, ну спаси меня! Я ведь ни в чем не виновата! Господи!“

В коридоре снова послышались шаги. Тяжелые, решительные. ОН. „Господи, все, конец! Господи!“

В палату вошел Выродок, осмотрелся взял под мышки двух стариков и, не обращая внимания на Васильева с посетительницей, вышел. Люба посидела, посидела и зарыдала вдруг глухо, истерично. Старик Васильев просто закрыл глаза…

В коридоре опять шаги. Люба снова затихла, напряглась вся, уже и молиться не может Господу, в которого не верит. Шаги ближе, ближе… Мимо… В соседнюю палату. Вот хлопнула дверь. Вышел. Опять шаги в другую сторону… „Еще кого-нибудь понес“, — непроизвольно подумала Люба.

Вдруг опять ЕГО голос:

— Ну-ка сестричка подойди! Ты мне нужна!

Опять скрип половиц, быстрые шажки, хлопанье дверей, сдавленный то ли крик, то ли стон.

В ординаторской пожилая сестра Анна Ильинична, стоя на коленях в углу, где должна была бы висеть икона, закрыв глаза и опустив голову, исступленно молилась.