Выше звезд и другие истории

Сам он настолько сильно отличался от того человека, чье имя Люс только что произнесла и чье лицо все время мерещилось ей – прекрасное лицо, и мускулистое тело, и широкая грудь, и длинные ноги, и сильные руки, и тяжелый мундир, и заправленные в высокие ботинки штаны, и широкий ремень, и плащ, и ружье, и плетка, и нож… А этот стоял перед ней босой, и она видела, как под его смуглой гладкой кожей проступают ребра и кости грудины.

– Я ненавижу Эрмана Макмилана, – проговорила Люс гораздо медленнее, чем прежде, словно сейчас она разговаривала со Львом из того маленького прохладного спокойного местечка внутри нее, где можно было подумать. – У него душа не больше ногтя. А тебе, по-моему, следует его опасаться. Я вот его просто боюсь. Ему нравится причинять людям боль. И не пытайся с ним разговаривать, как это у вас тут принято: он слушать не станет. Для него в мире существует только он сам. Таких людей можно только бить. Или бежать от них прочь. Я, например, убежала… Ты мне веришь? – Теперь она уже могла наконец это спросить.

Лев кивнул.

Она посмотрела на его руки, крепко сжимавшие деревянную спинку стула; руки у него под смуглой кожей словно состояли из одних только нервов и костей; они были сильные и одновременно хрупкие.

– Хорошо. Тогда я должна идти, – сказала она и встала.

– Погоди. Ты должна рассказать это остальным.

– Я не могу. Ты сам им расскажешь.

– Но ты же сказала, что убежала от Макмилана. Неужели теперь ты к нему возвращаешься?

– Нет! Я возвращаюсь к своему отцу… к себе домой!

Однако Лев сказал правду: это было одно и то же.

– Я пришла предупредить тебя, – холодно сказала она. – Макмилан собирается подло вас обмануть и вполне заслуживает, чтобы его самого провели. Вот и все.

Но это было далеко не все.

Она выглянула в раскрытую дверь и увидела переулок, по которому ей придется идти, за ним улицу, потом представила себе обратный путь, Столицу, ее улицы, свой дом, своего отца…

– Я ничего не понимаю, – сказала она. И снова вдруг села: ее опять всю затрясло, хотя теперь уже не от страха – скорее от гнева. – Я не думала об этом… Вера говорила…

– Что же она сказала?

– Она сказала, чтобы я прежде всего остановилась и подумала.

– А она…

– Погоди. Я должна подумать. Тогда я не подумала, так что должна сделать это хотя бы теперь.

Несколько минут Люс сидела неподвижно, стиснув руки на коленях.

– Ну хорошо, – сказала она наконец. – Это война, говорила Вера. И видимо… я предала отца и его союзников. Вера – заложница в Столице. Раз так, я должна стать заложницей в Шанти-тауне. Если она не имеет права уходить и приходить, когда захочет, то и я не имею. Я должна через это пройти… – Воздух вдруг застрял у нее в горле, и голос в конце фразы сорвался.

– Мы не берем заложников и никого не сажаем в тюрьму, Люс…

– Я и не говорила, что вы это сделаете. Я сказала, что должна остаться здесь. Я решила остаться здесь. Ты мне позволишь?

Лев умчался куда-то вглубь комнаты, машинально нагибаясь, когда на пути его попадалась очередная низкая балка. На ходу он надел рубашку, которая сохла на стуле перед очагом; потом исчез в дальней комнате и появился оттуда с ботинками в руках. Потом сел на стул возле стола и стал обуваться.

– Смотри сама, – сказал он, топая ногой, чтобы ботинок наделся скорее. – Ты, разумеется, можешь остаться здесь. Любой человек может здесь остаться. Мы никого не прогоняем и никого насильно здесь не удерживаем. – Он выпрямился и смотрел прямо на нее. – Но что подумает твой отец? Даже если он поверит, что ты осталась здесь по собственному выбору…

– Он ни за что этого не позволит. И непременно явится, чтобы забрать меня.

– Силой?

– Да, силой. И конечно же, вместе с Макмиланом и его «маленькой армией».

– В таком случае ты сама окажешься тем предлогом для применения насилия, который им так нужен. Ты должна вернуться домой, Люс.

– Ради вас? – спросила она, вернее, подумала вслух, представляя в том числе и неизбежные последствия совершенного ею поступка, но Лев вдруг застыл с ботинком в руке – грязным, разбитым, самым обыкновенным, как она уже заметила раньше.

– Да, – подтвердил он. – Ради нас. Ты же пришла сюда ради нас? А теперь ради нас ступай обратно. Но если они обнаружат, что ты была здесь… – Он не договорил. – Нет. Ты не можешь вернуться туда. Ты обязательно запутаешься во лжи – или своей собственной, или их. Ты ведь пришла именно сюда. Из-за Веры, из-за нас. Ты – с нами!

– Нет, я не с вами! – сердито сказала Люс; но свет и тепло, исходившие от лица Льва, смутили ее душу. Он говорил так просто, так уверенно! Теперь вот он улыбался.