Выше звезд и другие истории

Они переехали в этот город ранней весной, и в первое время, возвращаясь с работы, он видел над крышами домов небо, отливающее холодными зеленовато-лимонными тонами. А сейчас, в разгар лета, лишенные деревьев улицы даже в семь вечера были раскалены и залиты солнцем. Набирающие высоту самолеты – аэродром находился километрах в десяти к югу – с ревом взрезали густую синеву неба и тянули за собой газовые шлейфы; на детских площадках у дороги поскрипывали сломанные качели и скучали гимнастические снаряды. Район назывался Кенсингтонские Высоты[19]. Для того чтобы добраться до улицы Дубовая Долина, он пересекал улицу Лома-Линда[20], улицу Рэли[21], улицу Сосновый Дол, сворачивал на Кенсингтонский проспект, потом на улицу под названием Дубы Челси

[22]. Ничего от настоящего Кенсингтона или Челси там не было, а также ни высот, ни долин, ни сэра Уолтера Рэли, ни дубов. Дубовая Долина была сплошь застроена двухэтажными шестиквартирными домами, выкрашенными коричневой и белой краской. Одинаковые автомобильные стоянки аккуратно отделены друг от друга газончиками с бордюром из белых камней и можжевельником. Под темно-зелеными кустами можжевельника валялись обертки от жевательной резинки, жестянки из-под соков, пластиковые бутылки – неподвластные разрушительному воздействию времени раковины и скелеты тех самых товаров, что непрерывно проходили через его руки в бакалейном отделе супермаркета. На улицах Рэли и Сосновый Дол дома были двухквартирные, а на улице Лома-Линда – на одну семью, каждый со своей подъездной дорожкой, отдельной автостоянкой, газоном, бордюром из белого камня и можжевельником. Аккуратные тротуары – на одном уровне с проезжей частью, и весь район плоский, как тарелка. Старый город, теперь центр, когда-то построили на холмистых берегах реки, но его новые восточные и северные кварталы расползлись по ровным и унылым полям. Настоящим видом сверху ему удалось полюбоваться единственный раз: когда они на машине с открытым прицепом въезжали в город с восточной стороны. Прямо перед знаком, отмечающим городскую границу, шоссе взлетело на мост-развязку, и открылся великолепный вид на окружающие город поля в золотой дымке. Поля, луга, освещенные мягким закатным солнцем, и длинные тени деревьев. Потом мелькнула фабрика красок, обращенная разноцветной вывеской к шоссе, и начались жилые кварталы.

Однажды жарким вечером после работы он прошел прямо через автостоянку при супермаркете и, поднявшись по съезду, очутился на узкой обочине шоссе: ему хотелось выяснить, можно ли попасть туда, в те поля, в те луга, которые он увидел тогда из окна машины. Но дойти так и не смог. Под ногами валялся мусор – консервные банки, обрывки бумаги, полиэтиленовые пакеты; воздух был исхлестан, измучен бесконечным потоком машин, а земля дрожала, как во время землетрясения, когда мимо проносились тяжелые грузовики; барабанные перепонки лопались от шума, и нечем было дышать, в ноздри лез запах горелой резины и отработанного дизельного топлива. Он сдался через полчаса и попытался уйти с автострады, но ее насыпь была отгорожена от улиц металлической сеткой. Пришлось шагать обратно к супермаркету, там он снова пересек автостоянку и вышел, как обычно, на Кенсингтонский проспект. Он чувствовал себя до предела измотанным и вдобавок был оскорблен неудачей. Домой еле плелся, щурясь от низкого, слепящего солнца. Машины матери возле дома не было. В квартире надрывался телефон. Он поспешно снял трубку.

– Ну наконец-то! А я телефон обрываю! Где ты пропадал? Я уже дважды пыталась до тебя дозвониться. Побуду еще здесь, часиков до десяти. У Дурбины, конечно. В морозилке возьмешь жаркое из индейки. «Восточный обед» не трогай, это на среду. В общем, увидишь сам, там написано на пакете – «Миксоновское жаркое из индейки». – В голове у него привычно звякнул кассовый аппарат: один доллар двадцать девять центов, спасибо. – Я, наверно, опоздаю к началу фильма, ну, по шестому каналу, так ты посмотри, а потом мне расскажешь.

– Ладно.

– Ну тогда пока.

– Пока.

– Послушай, Хью!

– Да, я тебя слушаю.

– А почему ты так задержался?

– Пошел домой другой дорогой.

– Голос у тебя какой-то странный, сердитый.

– Не заметил.

– Прими аспирин. И холодный душ. Жарко – сил нет! Мне бы самой сейчас душ принять. Но я вернусь не очень поздно. Ну ладно, отдыхай. Ты ведь дома будешь?

– Да.