Выше звезд и другие истории

– Экспедитор. У них по всему городу раскиданы всякие филиалы и дочерние предприятия и полно корреспонденции, уведомлений, разных там чертежей и прочего – контора в основном проектная, и надо, чтобы кто-то развозил все это по филиалам: выгоднее, чем по почте посылать. Компания большая, но это чисто местный бизнес, и мистер Зерминг по-прежнему всем рулит сам – ну, в основном. Он предпочитает, чтобы у экспедитора была своя машина. Зато весь бензин за казенный счет.

– Ничего себе, – присвистнул он. – Значит, ты весь день мотаешься туда-сюда?

– Иногда проще пешком, если конторы в центре. Или съездить на автобусе. А иногда из машины действительно не вылезаешь весь день. Это уж как повезет. Мне эта работа нравится, потому что я сама себе хозяйка и делаю все так, как считаю нужным – в какой-то степени, по крайней мере. Я терпеть не могу, когда мне указывают, как именно и что я должна делать.

– А где не указывают-то?

– Тут хуже другое: моя работа – это что-то ненастоящее. Понимаешь? Делать, собственно, ничего и не приходится. Ездишь да ездишь и так никуда и не приезжаешь.

– А что бы ты хотела делать?

– Не знаю. Вообще-то, против теперешней работы я ничего не имею. Знаешь, она не такая уж плохая. Работа как работа. Но мне кажется, что если по-настоящему что-то делать, то сразу почувствуешь себя иначе. Должно быть так. Например, если ты фермер. Или учитель. Или детей растишь. Но для этого у меня ничего нет. А надо, по крайней мере, иметь свой кусок земли и трактор. Или диплом преподавателя, медсестры или еще какой-нибудь.

– Ты могла бы поступить на вечерние курсы в госколледже, – сказал он задумчиво. – А днем работать. Во всяком случае, попробовать можно, если…

– Похоже, ты и сам об этом не раз думал. Или тебя какой-то специальный колледж интересует?

– Почему ты решила?

– Ты вроде говорил, что интересуешься библиотечным делом.

Он снова посмотрел на нее. Долго смотрел.

– Ну да, – сказал он, и она совершенно инстинктивно, не задавая вопросов, поняла, что нащупала болезненную точку, что-то, в чем его ущемляли, а нащупав, дала ему силы поступить правильно. Не важно, как именно это получилось, но результат ее обрадовал.

– Сумасшедший, – сказала она. – Возиться с кучами книг! И что только ты с ними собираешься делать, а?

– Не знаю, – сказал он. – Читать, наверно?

Улыбка у него была очень добродушная. Она рассмеялась. Глаза их встретились, и оба тут же стали смотреть в разные стороны. Немного помолчали.

– Если бы я только была уверена, что теперь мы идем на восток… Так было бы здорово!.. А ты как себя сейчас чувствуешь? Ничего?

– Нормально.

Он всегда говорил спокойно, но она слышала в его голосе твердость, молчаливую уверенность. Наверно, он очень хорошо поет – голос у него музыкальный.

– Ужасно жжет вот здесь, – заметил он вдруг с каким-то удивлением, осторожно ощупывая левый бок.

– Дай-ка я посмотрю.

– Да ладно, ничего.

– Нет уж, давай посмотрим. То-то я вижу, что ты, когда идешь, стараешься этим плечом не двигать.

Он попытался задрать рубашку, но не смог даже поднять левую руку. Расстегнул рубашку. Он стеснялся, и она старалась вести себя безразлично-заботливо, как врач. Примерно на уровне локтя на ребрах было зеленовато-черное пятно величиной с крышку кофейной банки.

– Господи! – вырвалось у нее.

– Что там? – спросил он озадаченно, тщетно пытаясь рассмотреть собственный бок.

– Вроде бы синяк. – Она вспомнила о рукояти меча, торчащего из живота белой твари. Ее собственное тело все напряглось и как-то подобралось при одном воспоминании. – Это, наверно, когда она… когда эта тварь упала на тебя.

Вокруг ужасного пятна кожа была желтоватой, а вверх к грудине шли другие кровоподтеки и продолговатые пятна.

– Ничего удивительного, что тебе так больно, – сказала Ирена. Она пальцами ощущала, какое это пятно горячее, еще даже не коснувшись его.

Он перехватил ее руку. Она решила, что сделала больно, и заглянула ему прямо в глаза. Так они и застыли: она – на коленях возле него, он – сидя с согнутой в колене ногой.

– Ты сказала, чтобы я никогда тебя не касался, – хрипло проговорил он.

– Это было раньше.

Его плотно сжатые губы расслабились, помягчели, но лицо по-прежнему было сосредоточенным, удивительно серьезным, однажды она уже видела его таким. И она не раз замечала раньше похожее выражение на лицах других мужчин. И отворачивалась. Но теперь она не боялась, осторожно, но с любопытством наблюдала за ним, дотронулась до его губ и впадины у виска так же нежно, как касалась того пятна, желая знать ту его боль и эти его мысли. Он прижал ее к себе, но как-то неуклюже, застенчиво, тогда она сама обняла его обеими руками, и тело ее стало таким же нежным и быстрым, как вода, и они слились в страстном объятии; и ее сила поддерживала его.

Радость слияния оба испытали одновременно, а потом лежали рядом, тесно сплетясь телами, грудь к груди, смешав дыхание, и снова слились, растворяясь друг в друге, наполняя друг друга радостью.