Выше звезд и другие истории

– Корабль на связи. Через пять недель будем на Либре, Оуэн. Точнее, по моим расчетам, через тридцать четыре земных дня и девять часов. Как дела под куполом?

– Плохо, шеф. Исследовательская команда погибла в шахте. Все, кроме одного. Было землетрясение. Шесть дней назад.

Радио щелкнуло, и в него ворвались звуки космоса. Пауза – шестнадцать секунд. Корабль был на орбите вокруг второй планеты.

– Все, кроме одного, погибли? А вы с Мартином невредимы?

– Мы в порядке, шеф.

Тридцать две секунды молчания.

– «Пассерина» оставила нам еще одну исследовательскую команду. Я могу перевести их на объект Адская Пасть вместо квадранта семь. Разберемся, когда прилетим. В любом случае мы сменим тебя и Мартина. Держитесь. Что-нибудь еще?

– Больше ничего.

Тридцать две секунды…

– Тогда до свидания, Оуэн.

Каф слышал этот разговор, и позднее Пью сказал ему:

– Шеф может попросить тебя остаться со следующей исследовательской командой. Ты знаешь здешнюю обстановку.

Зная порядки в глубоком космосе, он хотел предупредить юношу. Каф не ответил. С тех пор как он сказал: «У меня нет сил, чтобы жить дальше», он не произнес ни слова.

– Оуэн, – сказал Мартин по внутренней связи, – он сломался. С ума сошел.

– Он неплохо выглядит для человека, который девять раз умер.

– Неплохо? Как выключенный андроид! У него не осталось никаких чувств, кроме ненависти. Загляни ему в глаза.

– Это не ненависть, Мартин. Послушай, в определенном смысле он был и вправду мертв. Я и представить не могу, что он чувствует. Он нас даже не видит. Ему слишком темно.

– В темноте, бывает, перерезают глотки. Он нас ненавидит, потому что мы не Алеф, не Йод и не Заин.

– Может быть. Но я думаю, что он одинок. Он нас не видит и не слышит. Это верно. Раньше ему и не требовалось никого видеть. Никогда до этого он не знал одиночества. Он разговаривал сам с собой, видел самого себя, жил с самим собой, жизнь его была полна девятью «я». Он не понимает, как можно жить самому по себе. Он должен научиться. Дай ему время.

Мартин покачал головой.

– Сломался, – сказал он. – И когда остаешься с ним один на один, запомни, что он может свернуть тебе шею одной рукой.

– Свернуть он может, – с улыбкой ответил Пью.

Они стояли перед куполом, программируя серворобота для починки сломанного тягача. Пью мог видеть оттуда Кафа под куполом, напоминавшего муху в янтаре.

– Передай мне вкладыш. Почему ты решил, что ему станет лучше?

– Он сильная личность, можешь в этом не сомневаться.

– Сильная личность? Обломок личности. Девять десятых ее мертвы. Он же сам сказал.

– Но он-то не мертв. Он живой человек по имени Джон Каф Чоу. Воспитание его было необычным, но в конце концов каждый мальчик расстается со своей семьей. Он тоже это сделает.

– Что-то непохоже.

– Подумай, Мартин. Для чего люди придумали клонирование? Для обновления земной расы. Мы ведь не лучшие ее представители. Погляди на меня. Мои интеллектуальные и физические данные вдвое хуже, чем у Джона Чоу. Но я был так нужен Земле в глубоком космосе, что, когда я изъявил желание работать здесь, мне вставили искусственное легкое и ликвидировали близорукость. А если бы на Земле был избыток здоровых молодых парней, неужели бы потребовались услуги близорукого валлийца с одним легким?

– Вот уж не знал, что у тебя искусственное легкое.

– Теперь будешь знать. Не жестяное легкое, а человеческое, часть чужого тела, выращенная искусственно, склонированная, точнее говоря. Так в медицине делают органы-заменители. С помощью клонирования, только частичного, а не полного. Теперь это мое собственное легкое. Но я хотел сказать о другом: сегодня слишком много таких, как я, и слишком мало таких, как Джон Чоу. Ученые пытаются поднять генетический уровень человечества. Поэтому мы знаем, что, если человек клонирован, это наверняка сильный и умный человек. Разве не логично?

Мартин хмыкнул. Серворобот загудел, разогреваясь.

Каф мало ел. Ему трудно было глотать пищу, он давился и отказывался от еды после нескольких глотков. Он потерял в весе восемь или десять килограммов. Но недели через три к нему начал возвращаться аппетит, и однажды он занялся разборкой имущества клона, переворошил спальные мешки, сумки, бумаги, которые Пью аккуратно сложил в конце прохода между ящиками. Он рассортировал все, сжег кипу бумаг и мелочей, собрал остатки в небольшой пакет и снова погрузился в молчание.

Еще через два дня он заговорил. Пью пытался избавиться от паразитного дрожания в магнитофоне, но у него ничего не получалось. Мартин улетел проверять карту Пампы.

– Черт возьми! – воскликнул Пью, и Каф отозвался голосом, лишенным выражения:

– Хотите, чтобы я это сделал?

Пью вскочил, но тут же взял себя в руки и передал аппарат Кафу. Тот разобрал его, потом собрал и оставил на столе.

– Поставь какую-нибудь ленту, – сказал Пью как можно естественней, склонившись над соседним столом.

Каф взял первую попавшуюся ленту. Это оказался хорал. Каф лег на койку. Звук поющих хором сотен человеческих голосов заполнил купол. Каф лежал неподвижно. Лицо его не выражало ничего.