Выше звезд и другие истории

Почти все процессии уже достигли Зеленого Поля. Восхитительные запахи пищи разносятся ветром от красно-голубых шатров торговцев. Сластями перепачканы очаровательные лица малышей, и даже в мягкой седой бороде старика запутались крошки печенья. Юноши и девушки верхом на лошадях собираются у линии старта. Маленькая полная смеющаяся старушка раздает цветы из корзины, и высокие молодые люди вплетают эти цветы в волосы, блестящие на солнце. Мальчишка лет девяти-десяти, один, сидит немного в стороне от толпы и играет на деревянной флейте. Люди останавливаются послушать, улыбаются, но не заговаривают с ним, поскольку он ни на секунду не прекращает играть и даже не замечает их, он целиком захвачен сладким волшебством тонкой мелодии.

Но вот он заканчивает играть, медленно опуская руки, обнимающие деревянную флейту.

И словно наступившая пауза послужила сигналом, из палатки у линии старта звучит труба – повелевающе, пронзительно и немного грустно. Лошади встают на дыбы и откликаются ржанием. Молодые наездники с внимательными лицами гладят лошадиные шеи и успокаивают скакунов, приговаривая: «Тихо, тихо, красавица моя, надежда…» Рядами выстраиваются они у линии старта. Толпы вдоль трассы соревнования выглядят словно поле травы и цветов на ветру. Летний Праздник начался.

Вы поверили? Вы приняли праздник, город, радость? Нет? Тогда позвольте, я расскажу вам кое-что еще.

В подвале одного из красивых общественных зданий Омеласа или, может быть, в погребе какого-то просторного частного дома есть комната. Комната без окон, за запертой дверью. Совсем немного пыльного света просачивается туда сквозь щели в дверных досках откуда-то из затянутого паутиной окна в другом конце погреба. В углу рядом со ржавым ведром стоят две швабры с жесткими, забитыми грязью, вонючими щетками. Земляной пол, чуть влажный на ощупь, как обычно и бывают полы в погребах. Комната имеет три шага в длину и два в ширину: это скорее даже забытая кладовка для инструмента или шкаф для швабр. В комнате сидит ребенок, может быть мальчик, может быть девочка. Выглядит он лет на шесть, но на самом деле ему почти десять. Слабоумный ребенок. Возможно, он родился дефективным или стал таким от страха, неправильного питания и отсутствия ласки. Сидя в углу, подальше от ведра и швабр, он иногда ковыряет в носу или трогает себя за пальцы ног и гениталии. Швабр он боится. Они кажутся ему просто жуткими. Он закрывает глаза, но все равно знает, что они там, и дверь заперта, и никто не придет. Дверь заперта всегда, и никто действительно не приходит, разве что иногда – ребенок не имеет понятия ни о времени, ни о его ходе – дверь с лязгом и грохотом распахивается, а за ней оказывается когда один, когда несколько человек. Кто-то из них может подойти и пинком заставить ребенка встать. Остальные никогда не подходят близко, лишь смотрят на ребенка с испугом и неприязнью в глазах. Торопливо наполняется едой миска, кувшин для воды, дверь снова запирается, и глаза исчезают. Люди, останавливающиеся у входа, неизменно молчат, но ребенок, который не всегда жил в кладовке, который еще помнит солнечный свет и голос матери, иногда заговаривает. «Я буду хороший, – говорит он. – Пожалуйста, выпустите меня. Я буду хороший!» Люди никогда не отвечают. Раньше ребенок звал по ночам на помощь и часто плакал, но теперь лишь подвывает, а заговаривает все реже и реже. Он настолько худ, что икры на ногах почти не выделяются; живот его раздуло от голода; в день ребенок получает полмиски кукурузной баланды с жиром. Он всегда гол. Ягодицы его и ноги вечно покрыты гноящимися болячками, потому что он постоянно сидит в своих собственных экскрементах.

Они все знают, что он тут, все жители Омеласа. Некоторые из них приходят посмотреть на него, другим достаточно просто знать. Они знают, что он должен оставаться там. Почему это так, понимают не все. Но все понимают, что их счастье, красота их города, нежность их дружбы, здоровье детей, мудрость ученых, мастерство ремесленников, изобилие на полях и даже благоприятная погода целиком зависят от ужасных страданий этого ребенка.