Вышивальщица

Отложила начатое шитьё и решила сначала позавтракать. Белый уселся посреди кухни, муркнул вопросительно. Арина удивилась: «Ты ж недавно ел!» Раскрошила в миску хлебный ломоть, сверху вылила разболтанное сырое яйцо. Себе сварила всмятку. Кот пристроился к миске, довольно урча. На плите шумел, закипая, чайник, но даже сквозь шум было слышно, как на кухне у Шевырёвых Колька разговаривал по телефону – громко, возбуждённо. Она ждала, что сосед заглянет к ней, хотя бы из вежливости, спросит, как у неё дела, и Арина покажет ему наполовину вышитую катапетасму. Жаль, что он не видел тех, что забрал Игорь Владимирович.

С работой Оленев не торопил, но просил сообщить, когда она закончит очередную занавесь. И приезжал за каждой лично – с длинной плоской коробкой, в которую бережно укладывал золотное шитьё. Вышивка требовала особого мастерства: катапетасма составляет единый ансамбль с чином икон и не должна сильно выделяться на иконостасе. Но и глухой быть не должна.

Арина вспомнила, как удивлялся её гость:

– Голубушка, как вы умудрились так удачно подобрать ткань? Свет через неё прямо льётся! И так хорошо становится на душе…

Игорь Владимирович величал её по-прежнему на «вы», обещал помочь с учёбой в Свято-Тихоновском гуманитарном университете и даже привёз вопросы для вступительных испытаний. Арина перестала его стесняться, но разговор не поддерживала, отвечала односложно. Оленев понимал, что её вежливая улыбка вовсе не означает согласие. Вот же хитрая девчонка! Но в воспитании ей не откажешь.

– Знаете, Арина Игоревна, третий раз к вам приезжаю и каждый раз встречаю у подъезда одну и ту же даму. Смотрит на меня уничижительно. Как на врага. Интересно, в чём я провинился, чтобы так смотреть?

Лицо вышивальщицы зажглось жарким румянцем, а щёки напоминали катапетасму для ночной пасхальной службы. Архиепископ в который уже раз удивился её умению чувствовать цвет:– для воскресений Великого поста она выбрала мрачно-фиолетовый, мерцающий серебряными льдинками искусно вышитых узоров; для Страстной недели (последняя неделя Великого поста, напоминание о страданиях, которые претерпел на кресте Христос) – фалунский красный.

При виде жаккарда цвета пламени, по которому ослепительным золотом струилась кровь Спасителя, хотелось осенить себя крестным знамением. Оленев сказал тогда Арине: «Чтобы так вышивать, нужна вера». Ответ был прямым: «Просто я представила, что чувствует человек, прибитый к кресту гвоздями и оставленный умирать, без глотка воды и под палящим солнцем».

– Это Ирина Валерьяновна, жена начальника нашего ЖЭКа, – с видимым усилием выговорила Арина. – Она считает, что ко мне любовник приезжает… То есть вы. Оправдываться нет смысла. Она рассказала всему дому. И просчиталась: из всех жильцов только двое меня осуждают, остальные завидуют. Это ужасно.

– И кто же второй осуждающий? Её муж?

– Нет. Пётр Ильич со мной всегда здоровается, даже на работу меня приглашал. А я не хочу.

– А Ирина Валерьяновна не здоровается? – Молчаливый кивок в ответ. – Так кто же тогда?

– Я.

Серо-голубые льдинки глаз смотрели Оленеву в лицо. Щёки из красных стали розовыми. Взгляд на секунду сделался гневным. На одну секунду.

Архиепископ силился вспомнить что-то утешительное, цитату из Священного Писания или сентенции святых. Но в голову пришла лишь надпись на стволе дерева в статуе Поликрата Самосского: «Ни один из живущих не является счастливым». (Прим.: правитель древнегреческого островного города Самос, живший в 574-522 гг. до н.э.).

– Да наплевать на неё! Обыкновенная бабская зависть, – констатировал архиепископ. – Машина дорогая, любовник импозантный, хотя и староват. Как ни приедет, в руках коробка. Она ж не знает, что коробка для катапетасмы. Думает, внутри богатые подарки. А как мне вас удержать? Только подарками!

Арина рассмеялась. Оленев, войдя в азарт, красочно расписывал, как Валерьяновна глотает валерьяновые капли, смотрит на себя в зеркало и глотает снова… Девчонке невесело живётся: одна, защитить некому. Ничего. Бог есть.

Он произнёс последнюю фразу вслух, Арина, до сих пор не знавшая, кем является её гость, немедленно спросила: «Вы правда так думаете, или это издержки профессии? Только честно, и в глаза мне смотрите!»

Жена начальника ЖЭКа была немедленно забыта. Оба увлечённо спорили: Игорь Владимирович предлагал считать существование Всевышнего аксиомой, Арина настаивала на необходимости доказательств. «Будут тебе доказательства. Наберись терпения и подожди» – пообещал Оленев.

Арина вспомнила, как спорила со служителем церкви, и улыбнулась. С Оленевым было легко – как с дедушкой Ваней, когда она была маленькой. Как с Николаем – там, в Осташкове, когда он кормил её куриным бульоном, заботливо поддерживая под спину, чтобы не свалилась с табуретки. А потом укладывал в постель, укрывал одеялом, задёргивал шторы и велел спать. А когда она мылась в ванне, сидел за дверью как пёс, ждущий свою хозяйку.

Вымыла посуду, убрала со стола, полила цветы, подмела в кухне пол. Постояла у входной двери, уткнувшись в неё лбом.

Не позвонил. Не пришёл. И не вспомнил…