Вышивальщица

Мать поняла его по-своему, запричитала:

– Тебя ж посадят, Коленька, не трожь ты её, бога ради! Черти б её взяли!

◊ ◊ ◊

…С экрана на него смотрели усталые глаза. Лицо казалось странно знакомым. Где он мог её видеть?.. Он не помнил названия фильма, но актриса была точной копией его польской бабки, только моложе лет на тридцать. Тот же излом бровей, тот же рисунок губ.

– Матильда Вацлавовна, вы никогда не снимались в кино?

– Что? Заграч в фильми? Нет. Длачэго повиннам робич фильми… Я должна играть в кино?

– Не должны, вы не так поняли. Просто вы очень похожи на одну актрису, я видел, давно, только название забыл. – Колька сообразил, что говорит что-то не то.

Они смотрели друг на друга – постаревшая красавица и её взрослый внук – и молчали. Михална глянула на экран из-за Колькиного плеча:

– Забыл он… актриса Беата Тышкевич, а фильм «Дворянское гнездо». – И зашептала сыну в ухо: – Она это, Марека мать, кровь змеиная. Нам с Мареком жизнь поломала, за тебя взялась, надумала прощения просить, курва. В глаза бы ей плюнула!

«Беата» приоткрыла рот и округлила глаза. Тут Михална сообразила, что её видят и слышат, и вознамерилась было плюнуть в экран, но сын успел захлопнуть крышку ноутбука.

– Мать, ты что творишь? Всю малину мне испортишь! – Подхватил ноутбук под мышку и утопал с ним на кухню.

Мысль об Арине мучила Кольку со вчерашнего вечера. Почему она не пришла? И утром не заглянула. К чёрту! Он позвонит и скажет ей всё, что хотел сказать ещё в Осташкове, когда она – в пижаме и с взлохмаченными косами – сидела на кухонной табуретке и пила смородиновый морс, а он поддерживал её под спину ладонью, чтобы ей легче было сидеть. Спина была узкая, с выступающими позвонками, трогательно детская. Он скажет, что чувствовал тогда, что чувствует теперь. И пусть сама решает, нужен он ей или нет.

Отвязаться от бабушки не получалось. Она то говорила, мешая русские слова с польскими (Колька плохо понимал, но не переспрашивал: хочет перед смертью душу облегчить, пусть оправдывается, ему её оправдания не нужны), то принималась плакать. И успокоилась лишь взяв с внука обещание, что он прилетит в Варшаву.

Колька пообещал, подумав попутно, что надо ещё деньги достать, на билет и на визу. У кого бы одолжить? Может, у Арины? Нет, одалживать стыдно, тем более у будущей жены. Пани Арина Браварска. А может, сначала жениться? Если она согласится, конечно. Кольке очень хотелось – чтобы согласилась. И поехать в Варшаву вдвоём! И не самолётом, а поездом, в купе СВ… А бабка подождёт. Тридцать восемь лет ждала, подождёт ещё немного.

Закончив разговор с Варшавой, с облегчением выдохнул. Желание рассказать обо всём Арине прямо-таки распирало.

На его звонок никто не открыл. За дверью предупредительно мяукнули. Кот не любил гостей, исключая Василиску, с которой дружелюбно мурлыкал в аринином палисаднике.

– А она ушла, – сообщила Кольке мать. – Пока ты с этой курвой шепелявой миндальничал, у неё замок в двери щёлкнул. Я в окно глянула – на голове платок, на спине рюкзак, на ногах сапоги резиновые. В Чигориху отправилась, на Лебяжье болото.

– Ты откуда знаешь? – удивился Колька.

– Чего тут знать-то? Автобус на Чигориху три раза в день ходит, на утренний она и потопала, на восьмичасовой. За клюквой, видать. На Лебяжьем болоте клюква крупная, прямо как садовая. А собирать мало кто собирает: люди туда даже в засуху ходить боится, трясины там страшенные. А в этот год и летом лило-поливало, и осенью льёт! Уж сколько народу там утопло, на Лебяжьем, а её словно кто бережёт. Кажный выходной с полным бидоном возвращается. Спрашиваю, где такую крупную нашла, а она мне: на Лебяжьем да на Семёновском. Там, говорит, клюквы россыпи целые и народу никого. Она и мне бидончик собрала, я с сахаром перетёрла, в холодильник поставила. Клюквенный морс от простуды первое средство.

Колька слушал мать с ужасом. Он тут мечтает, как будет гулять с Ариной по варшавским улицам, как познакомит её с бабушкой, и они все вместе поедут в неведомый Бяле–Блота смотреть отцовский дом… А Арина одна на болотах, смерти ищет! Без царя в голове девчонка. А он, Колька, себялюбивый идиот.

– Да куда она денется, – успокоила сына Михална. – С дневным автобусом приедет, встретишь подружку свою.

С дневным автобусом Арина не вернулась. Не приехала и с вечерним. Белый не спал, утробно звал хозяйку: «Мау. Мау. Ма-аау. Мма-ааа-аау!» Колька представил, как кот мечется по квартире, и на душе стало ещё тошнее.

Глава 34. Знакомый маршрут

Арина проснулась рано. Накормила Белого, сменила в кошачьем лотке наполнитель и села за вышивание. Наслаждаться любимой работой не получалось, мысли толклись в голове как зёрна в кофемолке, мешали сосредоточиться. Вспомнились вдруг бабушкины слова: «Что ты как вол – впряглась и тащишь? Не лежит душа к шитью, другим займись. Если дело делаешь по принуждению, а душа противится, то и вещь выйдет без души, как зря».