Вышивальщица

Она ни о чём не рассказала дома. Рюкзак, которым мальчишки перебрасывались как мячом, а войдя в азарт, пинали ногами, долго чистила щёткой, всхлипывая от обиды и слизывая с губ солёные слёзы. Но он всё равно остался грязным. Грязно-розовым. Арина сгребла рюкзак в охапку и выждав, когда Вера Илларионовна уйдёт на кухню, прошмыгнула к себе и легла на диван, с головой укрывшись пледом. Внутри разрастался гнев – неодолимый, непобедимый.

«Если нападёт на тебя гнев, поспешнее гони его подальше от себя, и будешь радоваться во все дни жизни своей» – твердила Арина слова святого Антония Великого. У Антония не отнимали новенький рюкзак и не играли им в футбол. Как теперь быть? Чему радоваться? Что она скажет Вечесловым? Из глаз брызнули слёзы…

– Обедать будешь? – сунулась в дверь бабушка Вера. – Господи Иисусе! Да что это с тобой? Двойку получила? Ну и бог с ней, плакать из-за этого…

Вместо ответа Арина показала рюкзак – растрёпанный, измочаленный, излохмаченный. Растерзанный.

Вера Илларионовна ухватила её за руку и не слушая возражений повела в школу.

История с рюкзаком, которым играли в футбол на школьном дворе, наделала много шуму. Фамилий «игроков» Арина не знала, знала только Пашкину, но молчала, потому что ябедничать грех. Валентине Филипповне объявили выговор – за ненадлежащее классное руководство и недопустимое поведение седьмого «А».

Рюкзак был куплен новый. Старый Арина выбросить не дала, растворителем отчистила вышивку, которая из разноцветной стала блёкло-голубой. Зашила разорванные места, пристрочила на машинке вырванную с мясом лямку. Но рюкзак всё равно выглядел плачевно.

– Я с ним на дачу буду ездить. Это же подарок, а подарки выбрасывать нельзя, – сказала она Вечесловым.

◊ ◊ ◊

После истории с рюкзаком её оставили в покое. Арина знала, что это ненадолго. Мальчишки – даже те, кто не принимал участия в «футболе» – смотрели словно сквозь неё, не разговаривали, не просили тетрадку, чтобы списать упражнение по русскому или задачу по алгебре. Девочки, собиравшиеся на переменках группками, переходили на шёпот, когда к ним подходила Арина – в неизменно тёмном платье, закрывающем колени, с неизменными косами.

– Девчонки, атас! Зяблова идёт!

– Подслушивать будет, потом бабушку к завучу поведёт докладывать, кто про неё чего сказал. Ну? Чего встала-то? Иди куда шла.

Последнее относилось к Арине, она вздрагивала и торопливо проходила мимо. Если бы её спросили: «Какое твоё заветное желание?» – Арина бы ответила не колеблясь: гулять на переменах рука об руку по школьному коридору с одноклассницей, всё равно с какой, разговаривать – всё равно о чём, и смеяться – всё равно чему. Но к ней, подпирающей стену и зубрящей заданный на дом параграф учебника, который никак не желал запоминаться, – к ней никто не подходил, никто не предлагал: «Пойдём походим?»

О, как ей вспоминалось – то горькое одиночество! И ненавистные учебники, и смех одноклассников, когда её вызывали к доске. С её хроническим гайморитом носовые пазухи были забиты, и говорить не получалось. Обречённо ожидая насмешек, Арина доставала из кармана платок и долго в него сморкалась. Отсморкавшись, выходила к доске. Класс дружно помирал со смеху. Учительница злилась, считая, что Арина делает это нарочно, с целью сорвать урок.

Условия Арина приняла. В классе ни с кем не разговаривала, на уроках не поднимала руку и отвечала только когда её вызывали к доске. Зачем-то она пошла на новогодний огонёк, который организовала Валентина Филипповна в своём седьмом «А». Мальчишки пришли явно нетрезвые, девчонки пришли все как одна в юбках-мини. Арина в длинном платье вишнёвого цвета, которое ей удивительно шло, оказалась белой вороной. То есть, вишнёвой. Платье было облегающим, Арину откровенно разглядывали, но танцевать не приглашали. Хотелось забиться в угол, чтобы никто не смотрел, сидеть там и мечтать – о том, что никогда не сбудется.

Закончатся ли когда-нибудь её душевные муки?

В своей комнате она стояла на коленях перед иконой, замаливая грех, не в силах простить обиды, которую ей нанесли ни за что. Принять как данность – да. Простить – нет.

Вера Илларионовна её за это ругала.

– Сейчас же встань! Что ты как бабка старая на коленках ползаешь? Зла ты никому не делала… Не делала ведь? – Арина мотала головой. – Значит, и молиться не о чем, – заключала Вера. – А чужие грехи пускай хозяева сами отмаливают. Ты уроки все сделала? Пошла бы погуляла с подружками…

– Сделала. Я гулять не хочу. Я лучше вышивать буду.

– Тоже дело! А то помогла бы мне пельмени лепить, вдвоём-то мы быстро управимся.

Арина со вздохом поднималась с колен и шла лепить пельмени. Подруг у неё не было (предательство Зины послужило уроком), были одноклассницы, с которыми она возвращалась из школы и с облегчением прощалась, дойдя до своего дома.

Глава 8. Терпение и труд