Высокие отношения

Холодный ветер оглаживал бритую голову. Большая часть синяков уже сошла, но все равно лысина казалась окрашенной в живописное сочетание красно-фиолетового. Щеку, предварительно побрив, рыцарю зашили, кривые стежки уродовали и без того не отличающееся красотой лицо, перепаханное раной. Ходил Бьярн с трудом, опираясь на костыли, однако от помощи отказывался. В очень ругательной форме, неприличной месту.

— Смотрю и думаю, куда теперь мне? — тихо спросил рыцарь. Громко не получалось — болели ребра, стянутые бинтами.

— Можешь помолиться, да сигануть вниз. Авось и не убьешься, — пожал плечами Кэлпи. Он был снова в монашеском одеянии — и никто не признал бы в нем лихого сержанта Ле Гару, ненадолго выглянувшего из прошлого. Разве что незажившие еще шрамы напоминали о недавнем.

— Для таких фокусов надо быть стенолазом. И Ловчим. Да и мертвецов внизу как-то нету.

— Оно и лучше — сразу убьешься, а не будешь валяться месяц в постели, задолбав всех и каждого!

— Убиться — это легко, — пробормотал рыцарь, косясь вниз, — это для трусов. А снова умирать мне неохота!

— Как у вас там говорится? Чтобы быть трусом среди рыцарей, надо быть очень смелым рыцарем?

— Как-то так, — очень медленно и осторожно кивнул Бьярн.

— Но я бы не спешил. Тебе выпал второй шанс.

— Только что делать с ним не знаю. Даже в карты не проиграть!

— Отец наш дал тебе новую жизнь, а уж на что ты ее потратишь, решать тебе. Можешь стать обычным человеком, пойти в город, завести дом, семью. А можешь остаться. Монашеский удел не хуже любого иного.

— Особенно в здешней-то компании, да, Стьюи? — усмехнулся Бьярн. — Как там тебя раньше звали? Бритый от Братьев?

Смущенный монах только отмахнулся.

— Я выбрал, и ты сможешь.

— Я думал об этом. Но… плохо мне, — неожиданно признался Бьярн.

— Отчего?

— Я все думаю о весах Господних. Одно правое дело совершил, вроде хорошо. Но сколько еще на другой чаше… Похоже, слишком тяжелая, раз Пантократор не принял меня, отправил обратно. Даже в ад не забрали! Побрезговали!

Бьярн развернулся всем телом, крутить головой рыцарь все еще было трудно. Удивительное дело, но в глазах старого убийцы блеснули слезы. Не горя, но благоговения, восторга от прикосновения к чему-то невообразимо великому.

— Но я не хочу в ад, Кэлпи, — тихо сказал Бьярн. — И я много лет не выпускал меч из рук. Я знаю, что с моими ранами не выживают. А если и выползают с того света, остаются калеками. В каждом городе таких вояк хватает. Огрызки войны… Я не хочу просить милостыню!

— Это так, — сумрачно согласился настоятель.

— А я живой и раны затягиваются, Великая милость и счастье, мало кому такое дано. Чтобы его оправдать, недостаточно жить обычным человеком или бормотать молитвы в келье, спрятав кирасу в подвале… прости уж.

— Да понимаю, — скупо улыбнулся монах, — ни почистить, ни примерить…

— Но… Что сделать? Как уравновесить все, что я сделал? Не молитвой, а делом! Чтобы когда все же придет мой окончательный час, встал я перед Ним, как человек. А не как хуйло обоссаное, дескать, целое одно хорошее дело сделал, так уж прости меня, добрый боженька, ну что тебе стоит! Хули ты ломаешься, а? Ну вот…

Кэлпи помолчал немного.

— Что ж, есть и такой путь. Но он тяжелый. Очень тяжелый.

— Это да, мне сейчас стоит бояться тяжестей… Даже хер достать не могу, чтобы штаны не обоссать!

— Есть орден. у него даже названия нет, обычно братьев называют «искупающими». Ну или «искупленцами», тут уж кому как. Это и не орден, а скорее братство. В него не принимают, а приходят сами, по зову души. Церковь не признает открыто, но уважает.

— А, монахи… — разочарованно протянул Бьярн. — Снова!

— Воины, — сурово отрезал Кэлпи. — Убийцы. Отъявленные злодеи. Насильники. Не простые солдаты. А такие как ты. Как я… Люди, которые наворотили херни на много жизней вперед, а потом у них проснулась совесть. Взошла как зеленый росток на пепелище. Они в своем послушании, однако, вне монастырских стен. Странствуют по миру, искупая грехи. Защищают людей и храмы от грабителей, рыцарей-разбойников и прочей сволочи вроде Круга Всемогущих.

— Что-то не шибко помогли они вам, — фыркнул Бьярн. — Если бы не мы…

— Друг мой, — грустно улыбнулся монах, — искренне кающихся на весь мир наберется две-три сотни, не больше, везде им не поспеть. Думаю, не надо объяснять почему? Вспомни, скольких ты встретил подобных тому, каким был. И сколько таких, каким сейчас хочешь стать. Убийца — он как сорняк, везде хватает. А богобоязненный воин, у которого есть совесть и честь… Это штучный товар! Братству скоро уж четыре сотни лет, и за этот срок ни один брат не умер своей смертью. Ни один. И думаю здесь тоже не надо объяснять, почему.

Бьярн промолчал, опустив голову.

— Я хотел стать одним из них, — сказал Кэлпи. — Хотел… Но затем понял, что с меня хватит войны. Я хочу мира. Хочу… — он обвел рукой полуразрушенный храм. — Чтобы люди приходили сюда, обретая мир в душе. Служение в Братстве не для меня. Слишком тяжелая ноша.

— А для меня?