Высокие звезды

— Как можно рассуждать?! Как можно говорить, что ты ещё не решил окончательно?! — возмутился Хуан Гонсало. — Убили нашего отца, а мы сидим, сложа руки и, как понимаю, вы собрались простить дону Родриго.

Мануэль покачал головой.

— Можете мне поверить, Хуан и Санчо, даже если дон Родриго умрёт, это ничего не изменит ни к лучшему, ни к худшему. Я уже выбрал свой путь и скоро меня не будет в Санта-Риберре.

— Куда же ты отправишься? — спросил Хуан Гонсало.

— Куда-нибудь в большой город. У нас же повсюду есть родственники, и они мне подыщут какую-нибудь работу.

— Твоё место здесь, — твёрдо сказал Хуан Гонсало.

— А если мне не нравится ковыряться в земле, если мне не нравится разбрасывать навоз?

— Ты для этого родился.

— Нет, Хуан Гонсало, для этого родился ты, а я создан для другой жизни. Пока был жив отец, я молчал, но теперь, не забывай, я старший в доме.

Хуан Гонсало тоже поднялся из-за стола.

— Но ты, Мануэль, отрёкся от нашего дома, отрёкся от нашей земли. Ты не имеешь права здесь распоряжаться.

— Пока ещё я никуда не уходил, и ты должен слушаться меня. Я сказал, мстить дону Родриго я не собираюсь.

— Ты не мужчина! — в сердцах выкрикнул юноша.

— Я всего лишь рассуждаю здраво, — Мануэль оттолкнул младшего брата и покинул комнату.

— Санчо, ну хотя бы ты не бросишь меня одного? Ты не предашь память нашего отца?

— Как сказал старший брат, так и будет.

— И ты тоже, Санчо, отказываешься от мести?

— А какой в ней смысл?!

Хуан Гонсало остался один в комнате. Он сидел за простым, сбитым из досок столом и до боли сжимал кулаки.

— Они предали тебя, отец, — шептал юноша, — предали. Ну, ничего, у тебя остался я, и пусть потом меня схватят, пусть казнят, но я отомщу за твою гибель.

Старый Сальвадор не спешил приходить в дом семейства Ортего. Он шёл по тропинке, еле переставляя ноги. И впрямь, кому хочется смотреть на чужое горе, кому хочется говорить слова утешения, понимая, что ничего уже изменить нельзя. Смерть — страшная штука, страшная своей безысходностью, потому что ничего невозможно уже изменить и остаётся утешать. А старый Сальвадор, как и большинство мужчин, не умел этого делать. Но он знал, что обязан явиться в дом Ортего, обязан поговорить с братьями, ведь он был самым близким другом их отца. Считай, на его руках он и умер.

Как ни хотелось старому Сальвадору оттянуть время прихода в дом семейства Ортего, как ни петлял он, выбирая самую окольную тропинку, всё равно он оказался перед дверью. Оставалось только войти.

Но даже тут Сальвадор медлил. Он несколько раз заносил руку для стука, и ещё стоя на крыльце, снял шляпу.

Но, наконец, решился.

Прозвучали три коротких удара в дверь. Хуан Гонсало выглянул в окно.

— А, это вы, дядюшка Сальвадор!

Пожилой мужчина попытался улыбнуться.

— Держись, Хуан Гонсало. Да, это всё, что остаётся тебе делать.

Сальвадор вошёл в дом и долго щурился, пытаясь привыкнуть к полумраку: завешенные окна, неубранный стол.

— А почему вам никто не помогает? — спросил Сальвадор.

— К нам приходили женщины, но я отправил их. Я сказал, что если всё последнее время мы справлялись сами, то справимся и теперь.

— Это ты зря.

— А по-моему, нет.

— Считай, как хочешь.

Старик уселся, набил старую растрескавшуюся трубку и закурил. Он с вожделением вдыхал крепкий табачный дым и щурился на Хуана Гонсало.

— Наверное, ты хочешь мне что-то сказать?

— Пока что нет, — хмуро ответил юноша.

— Я знаю, что тебя волнует. Скорее всего, твои братья повели себя не совсем так, как ты этого ожидал.

— А откуда вы знаете?

— Я вижу по твоему лицу, Гонсало. Временами на лице человека можно прочитать все его мысли.

— Да, — недовольно признался Хуан Гонсало, присаживаясь рядом с Сальвадором.

— Давай, расскажи, о чём вы говорили.

— Мы не говорили, мы ссорились.

— Ну, пришли вы к какому-нибудь согласию?

— Я послал их к чёрту! — зло выкрикнул Хуан Гонсало.

— И чем же они провинились перед тобой?

— Они провинились не передо мной, они провинились перед памятью нашего отца.

Старый Сальвадор закинул ногу на ногу и выпустил в потолок струю сизого дыма.

— Поверь мне, я уже достаточно пожил на этом свете, чтобы что-нибудь понимать в жизни. В чём-то твои братья правы.

— И вы, дядюшка Сальвадор, так считаете? Я не могу в это поверить, ведь вы были другом моего отца.

— Да-да, именно поэтому я могу рассуждать здраво.

— Я не могу в это поверить.

— Придётся. Голос крови говорит от имени чувств, Хуан Гонсало, а дружба всегда призывает к разуму. Я думал целую ночь, прежде чем решился поговорить с тобой.

— Я верю в вашу искренность, — прошептал Хуан Гонсало, — но в искренность моих братьев поверить не могу.

— Ты хочешь сказать, они пьяницы?

— Да.

— В таком случае, и я, и твой отец тоже пьяницы, — жёстко сказал старый Сальвадор.

— Как бы там ни было, мой отец погиб, и виноват в этом дон Родриго.

— Ты говоришь правильные вещи, Хуан, но не всё, что правильно, то справедливо. ,

— Справедливо будет, если дон Родриго погибнет.