Высоцкий

Применительно к Пушкину Николай Гнедич по прочтении «Сказки о царе Салтане» обозначил эту способность словом «Протей». Протей в греческой мифологии — божество, способное менять облики. «Протеизм» Пушкина — это не бесхарактерность, не приспособленчество. Это всеотзывчивость. Свойство не просто большого таланта, но художественного гения, человека-мира. Поскольку Пушкин повернул русскую литературу от поэзии к прозе, то «протеизм» в дальнейшем ушел в романистику, а следующим поэтом-Протеем стал, пожалуй, Некрасов, которого читающая публика порой ставила «выше» Пушкина (как студент Георгий Плеханов, которого Достоевский поправил: «Не выше, а рядом»). Поэзия ХХ века была сосредоточена на утверждении индивидуальности, хотя были исключения: поэма Блока «Двенадцать» — апофеоз «протеизма». А вот Маяковский, взявшийся говорить от имени широких масс, к сожалению, «Протеем» не был ни в малейшей степени. Перевоплощение в какого-нибудь «литейщика Ивана Козырева» у него не получалось, выглядело неорганичным.

В 1960-е годы поэзия вышла на авансцену — литературную и жизненную. Много ярких индивидуальностей, иные не боялись вступать в диалог с Пушкиным, примеряясь к его венцу. Но была глубокая потребность в поэте-Протее, был, говоря современным словечком, такой общественный запрос. И на него ответил молодой актер, увидевший в 1961 году в ленинградском автобусе пассажира с татуировкой на груди и сложивший от его имени песню.

«Поэт-Протей» — такое определение даст ему потом в книге «Поэзия Высоцкого. Творческая эволюция» Анатолий Кулагин, первый доктор наук «по Высоцкому» (заметим, что до того он был кандидатом «по Пушкину»). Кулагин назвал так главу о «второй четверти пути» — периоде с 1964 по 1971 год. Да, это самый «протеистический» период, но вызревал «протеизм» начиная с «Татуировки» и сохранялся до самого конца: «Я вам, ребята, на мозги не капаю…» — сколько здесь степеней и оттенков перевоплощения, азартного «влезания в чужую шкуру»!

Высокая степень коммуникативности творческой работы Высоцкого объясняется энциклопедизмом его тематики. Об этом у нас речь еще пойдет. Ну а кто славный предшественник на этом пути? Неудобно даже напоминать хрестоматийную цитату Белинского, но вдруг кто забыл: «„Онегина“ можно назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением». Заодно обратим внимание на вторую половину заветной фразы: «в высшей степени народным»… К теме «Высоцкий как Пушкин» она имеет прямое отношение.

Добавим только, что энциклопедизм обоих поэтов — не только тематический. Какую-то частную тему они могли и упустить, их стратегия была — универсальность. Создать целостную и философичную художественную модель мира.

И при этом развивающуюся, развернутую во времени. «Чувство пути» — эта блоковская формула применима и к Пушкину, который был для Блока вдохновляющим примером, и для Высоцкого как последователя обоих. И в этой формуле нет ничего оценочного. Путь — он или есть у поэта, или нет.

«Необычная по размерам и скорости эволюция его как поэта» — так определил Тынянов пушкинскую доминанту. А потом продолжил: «Литературная эволюция, проделанная им, была катастрофической по силе и быстроте». В эпитете «катастрофическая» соединились и позитивное значение (творческий прорыв), и негативное (гибельность). Цена полета — жизнь.

Катастрофическую эволюцию Высоцкого как художника и личности мы прослеживаем на протяжении всей нашей книги.

И еще один важный аспект проблемы «Высоцкий как Пушкин». Это тот демократизм, к которому Пушкин шел на протяжении всего своего творчества: «Капитанская дочка» в этом смысле — итог. Высоцкий же этим свойством обладал с первых шагов. И сейчас, более чем через сорок лет после его физического ухода из жизни, он для русского читателя главный демократический поэт. И конкурентов в этом качестве у него практически нет.

С особенной наглядностью это обнаруживается в демократизации языка. Это не упрощение и не огрубление, а соединение книжности с разговорностью, сопряжение высокого и низкого стилей, включение собеседника в структуру своей собственной речи. Этим занимался Пушкин, с которым, несмотря на хронологическую дистанцию, мы сверяем сегодня собственную речь. Это продолжил Высоцкий, ставший неотъемлемой частью нашей речи. «От всего человека вам остается часть речи», — сказал Иосиф Бродский, который сам стремился к преодолению книжности и «высокого» стиля. Потому он и счел главным в текстах Высоцкого «лингвистическую сторону». Песни Высоцкого, по его словам, «поражают, то есть действуют на публику — благодаря не столько, скажем, чисто музыке или содержанию, но благодаря бессознательному усвоению этой языковой фактуры».