Высшая сила

Если пули и причинили уроду какой-то вред, то лишь тем, что он просто исчез. Растворился в воздухе. Слился с мраком.

Через ограду перебрался Корнилов.

– Что за стрельба, Толян?

– Если бы я знал… Чертовщина какая-то здесь творится…

– А чего ты ждал? Сунулся в пасть к дьяволу – жди чертовщины! – Юрий наклонился. – Эй там, свистать всех наверх!

Томский осмотрелся вокруг. Он пожалел о том, что поднял шум. Оповещать тех, кто жил в Кремле, о своем приходе автоматным выстрелом было верхом неосмотрительности, однако ничего не произошло. Кремль безмолвствовал. А может, выжидал?

Подошедший Громов осмотрелся.

– Не знаю, что именно происходит, но все изменилось с тех пор, как я бывал здесь в последний раз.

– Что изменилось, старик? – Леха Кипяток поднял свой «калаш» в одной руке стволом вверх, словно Рэмбо. – Толком, бляха-муха, говори.

– Тихо. Темно. Это – не просто ночь. Посмотрите на небо. Ни облаков, ни луны. Только мрак. Кто-нибудь такое видел? И не просто тишина. Это… Затишье!

– Засада? – Корнилов выдернул раструб огнемета. – Снова засада?

– Весь Кремль – одна большая засада, – произнес Данила глухим голосом. – Но от того, что мы будем здесь стоять, ничего не изменится. Для начала доберемся до Архангельского собора.

– А почему до Архангельского? – поинтересовался Томский. – Что еще за якорная точка?

– Ближайший к нам храм на территории Кремля. Дальше него лично я пройти не смог. Если сможем побывать там, то поверю в успех всего предприятия.

– Только и слышим от него умные словечки! Предприятие, бляха-муха! – не удержался от комментария Леха. – Хватит нас запугивать! Темно, тихо! Ну и хрен с темнотой и тишиной! Где наша не пропадала?!

Как ни удивительно, но боевой задор Кипятка подействовал на Толика сильнее, чем пессимизм Громова. Может, Леха и прав? Пора противопоставить кремлевской мистике здоровое неверие в чудеса.

– Вперед!

Томский первым ступил на ровную, выложенную плиткой поверхность. Свет фонаря увязал во мраке, пробивая его не больше чем на пару метров. Деталей зданий рассмотреть было невозможно – просто темные громады разной формы.

Через полминуты Томского нагнал Громов. Он молча прошел мимо. Толику и остальным оставалось лишь следовать за проводником.

Данила не спешил. То и дело останавливался, всматривался в темноту и наклонял голову так, будто к чему-то прислушивался.

Несмотря на это, он едва не уткнулся в стену, которая не показалась, а в буквальном смысле выпрыгнула из темноты.

– Вот он. – Данила погладил белый камень с такой нежностью, словно встретил возлюбленную после долгой разлуки. – Архангельский собор… Странно. Не чувствую страха. Раньше у меня в этом месте поджилки тряслись. Анатолий, я хочу войти внутрь. Никогда не прощу себе, что был здесь и не осмотрел храм. Такой шанс…

– Понимаю. Дается раз в жизни. – Томский направил луч фонарика вверх, пытаясь рассмотреть архитектурные особенности собора, но смог увидеть лишь забранные ажурной решеткой окна – стены уходили вверх, где их съедала темнота. – Что ж, поищем вход.

– Это не проблема. Он должен быть где-то здесь. – Громов двинулся вдоль полукруглой стены, подсвечивая себе дорогу фонариком. – Не отставайте, друзья. Мне кажется, что в этой темени легко заблудиться.

Вход вскоре нашли. Небольшое крыльцо с восемью ступенями поднималось к простой деревянной двери. Данила поднялся наверх, толкнул дверь.

– Не заперто!

Томский впервые оказался в церкви, которая не подверглась разрушению. Первое небольшое помещение, в которое вошла группа, сохранилось так, словно священнослужители лишь недавно его покинули. Скамейки и стулья у стен. Какая-то поблескивающая позолотой ритуальная одежда на вешалке…

Однако впечатление это было обманчивым – здесь, судя по толстому слою пыли на полу и клочьев свисавшей с потолка паутины, уже много лет не ступала нога человека.

Громов прошел вглубь, открыл следующую дверь и замер на пороге. Анатолий взглянул через плечо Данилы и сразу забыл о том, что находится в храме Божьем.

– Твою мать!

То, что творилось в основном помещении храма, трудно было описать словами.

Лучи фонариков метались по стенам собора, разбегались в стороны и перекрещивались, заставляя вспыхивать покрытые сусальным золотом украшения. Однако Архангельский собор уже перестал быть домом Божьим. Если ангелы когда-то и заглядывали сюда, то уже ушли. Навсегда.

Сорванные со стен иконы валялись на полу среди кирпичей и обломков мраморных плит разрушенных надгробий. Поваленный иконостас был измазан фекалиями. Лики великих князей, святых и библейских персонажей, которые вандалы не сорвали, были старательно испорчены – на месте глаз у каждого чернели зловещие дыры, судя по характеру повреждений, выжженные свечами. Свечи были использованы также и для того, чтобы расписать стены множеством символов, явно не имеющих отношения ко Всевышнему. Изображенные копотью пентаграммы, надписи на латинском и рогатые рожи напомнили Толику его поход на станцию Тимирязевскую – в резиденцию сатанистов.