Выжившие

— И впрямь, — тихо произнесла она, мягко упираясь ладонью ему в грудь и задевая пальцами пуговицу на его рубашке. — Только странно, что ты решил напугать меня, притворившись монстром. Меня гораздо больше пугают некоторые твои поступки. А еще то, что, как бы сильно я не пыталась тебя ненавидеть, у меня не получается… Это из—за того, что ты — кайрам? Или потому, что до сих пор влюблена в тебя?

В ту же секунду глаза Дмитрия снова сделались синими. Только сейчас он понял, что означал взгляд этой женщины и явно не был готов услышать подобное признание, да еще и в такой ситуации.

— Ну вот и всё, — губы Оксаны тронула улыбка. — Страшный монстр сделался кротким. А всего—то и нужно было сказать ему несколько слов… Не отвечай. Я знаю, что ты все еще ее любишь. И ты отправишься на Золотой Континент не с целью спасти планету от плохих богачей, а чтобы отомстить за нее… Долгое время я задавалась вопросом, что в ней такого особенного, что из нас троих ты выбрал именно ее. Но, видимо, что—то все же есть, раз ты так крепко на нее запал.

— Из вас троих? — эхом переспросил Лесков.

— То, что Белова числится занятой, еще не означает, что она к тебе равнодушна…

Глава XII

— Ты давно не заходил…

В этой фразе не было ни обиды, ни укора, ни желания пристыдить. Для Адэна эти слова являлись скорее попыткой показать Фостеру, что он помнит каждую их встречу.

Чуть приоткрыв глаза, мальчик устало посмотрел на вошедшего. Забавно. А ведь в последнее время ему даже не требовалось видеть лица своего посетителя — Аден уже заранее узнавал его по походке. Их шаги действительно отличались: легкие и торопливые — это Вика, мягкие и неспешные — доктор Альберт, твердые и быстрые — Дмитри Лескоу. Эрик же двигался медленно и лениво, словно делал одолжение разом всей станции.

— Я не нанимался навещать тебя три раза в день, — парировал Фостер, приближаясь к постели мальчика. — Ты тут валяешься, а у нас на поверхности летают драконы. Как тебе такая история?

— Вика мне рассказывала, — Адэн слабо улыбнулся и слегка приподнял руку, желая коснуться руки Эрика.

— Да что она могла тебе рассказать? — Фостер с деланной неохотой пожал его пальцы. — Только и видела, что одного фиолетового. А их на базе уже штук семь, как минимум. Семь драконов и одна собака. Ни дать, ни взять «Шапито»!

Адэн снова улыбнулся. С вышеупомянутой собакой он был знаком не по наслышке. На самом деле выжившая овчарка была любимицей местных детей и головной болью доктора Вайнштейна. Адэн так сильно упрашивал показать ему настоящую собаку, что Дима согласился, и Альберту пришлось поступиться своими принципами и таки позволить привести животное в палату.

После Вайнштейн еще долго переживал момент встречи больного мальчика с собакой. Прежде он даже представить не мог, что четырнадцатилетний подросток может смотреть на обыкновенного пса с таким благоговением. Впрочем, это было неудивительно. Всё, что Лунатик знал в своей жизни, заключалось в стенах лабораторной палаты. Стены, капельницы, шприцы да бесконечные провода.

Робкая просьба позволить погладить зверя не стала для Альберта неожиданностью. Нажав на рычаг, он медленно опустил койку Адэна на нужный уровень, после чего Фостер подвел к нему собаку. Та приветливо завиляла хвостом, и слабая улыбка мальчика стала чуть заметнее. Эта тощая овчарка с разодранным ухом показалась ему гораздо красивее тех, что он видел в своих снах. Карие глаза зверя были живыми, любопытными и самое главное — не воображаемыми.

Но, едва Аден попытался протянуть руку, чтобы коснуться шерсти, на его лице появилось мучительное напряжение. Его губы дрогнули, меж бровей залегла морщинка. Почему же это так сложно — просто погладить собаку? Почему для этого требовалось столько усилий? Волна отчаяния обрушилась на него с такой мощью, что ему захотелось кричать. Вот только даже для крика требовались силы.

Глаза Адэна чуть расширились от удивления, когда он почувствовал, как рука Эрика обхватывает его запястье и помогает провести ладонью по шее овчарки. Сначала один раз, затем еще. Пальцы зарывались в мягкую шерсть собаки, такую теплую и настоящую, и в этот момент по щекам Адэна неожиданно потекли слезы.

Он не помнил, когда плакал на людях последний раз — помнил лишь то, что слезы не помогали. Они попросту не действовали на сотрудников вашингтонской лаборатории. Так почему же он плакал сейчас? Ему не было ни больно, ни страшно. Как тогда, когда Эрик пришел за ним и доставил на базу в Россию. И когда он после плакал тайком.

— Тебе больно? — немедленно встревожился Фостер, но Адэн лишь едва заметно отрицательно покачал головой. Сейчас его мир сузился до первой в его жизни настоящей собаки и такого же первого настоящего друга.

Альберт наблюдал за ними молча, чувствуя, что еще немного, и у него самого на глазах выступят слезы. Эмоции Адэна пробивали его насквозь, но что еще больше потрясло Вайнштейна — так это состояние Фостера. Ученый едва ли не наяву ощущал его боль и бессильную ярость за то, что люди сделали с этим мальчишкой. Неужели этот подлец все—таки был способен проявлять сочувствие?