Выжившие хотят спать

– Сволочь…

– Заткнись! Еще слово в мою сторону… и будешь смотреть, как он умирает. А так… он просто уснет. Он даже не превратится в шатуна. Просто уснет без проблем. Видишь, веревки – это гуманно.

Ева хотела что-то сказать, но сдержалась. Грэг наклонился, проверил связанные ноги Ивана. Ева, быстро вытащив зеркальце с ручкой, бросила его на диван. Звук падения она заглушила кашлем. Иван видел, как она бросила зеркальце.

Грэг выпрямился, посмотрел на Еву, но ничего не заметил.

– Все, Иван, – сказал он. – Приятно было познакомиться. Всего тебе самого хорошего.

Иван хотел что-то сказать, но все слова сейчас бессмысленны, они только разозлили бы Грэга, задержали бы его, тем самым забрав у самого Ивана драгоценные минуты. Он даже не посмотрел на Грэга, уткнувшись взглядом в пол. И он не смотрел на Еву, когда она выходила следом за Анной. Он не хотел прощаться, он найдет ее. Он еще жив, и у него есть шансы выбраться отсюда.

Грэг, помедлив, вышел следом. Иван услышал, как снаружи повернулся ключ – Грэг закрыл его. Послышался звон отброшенного в сторону ключа, приглушенный смех Грэга. Он подстраховался. Иван мог перекатываться по полу, мог таким образом достичь кухни ресторана, найти там нож, какое-нибудь стекло, сделать хоть что-то, но сейчас, с запертой дверью, он терял все шансы освободиться. Нужно потрудиться даже со свободными руками, чтобы выломать дверь. Связанному можно не пытаться.

Ивану захотелось рыдать, как маленькому – такого отчаяния, даже не страха, а чего-то похуже, он не испытывал ни разу в жизни. Ощущения были тем сильнее, что смерть ждала не только его, то же самое угрожает Еве. Еве и ребенку.

Удивительно, как все меняется, когда становится еще хуже. Как бы ни было плохо, всегда может стать еще хуже. Иван всегда знал и помнил об этом, но знание само по себе ничего не меняло. Менял лишь практический опыт. Когда Великий Холод разрушил прежний мир, это выглядело чертой, после которой ничего нет – все самое худшее уже случилось. Потом люди приспособились, жизнь потянулась дальше, и, хотя смерть шла позади в считанных шагах (иногда кожей затылка ощущалось ее противное дыхание), оказалось, что они живы, какой бы ни была эта жизнь, и умирать не хотелось – теперь снова было что терять, точь-в-точь, как в Прежней Жизни. Подумать только! Мир ухнул в бездну, но… ничего не изменилось! Надежда, эта лживая сука, все что-то нашептывала, человек ей верил, жил дальше, бежал наперегонки со смертью.

Этот противоестественный слалом, не прекращавшийся месяцами, в конечном итоге, добился того, к чему стремилась Надежда: Иван и Ева забыли, что время их уходит, забыли, что в этом мире они не смогут выжить – их уничтожат собаки, крысы или банда, рано или поздно это случится. Слишком много препятствий, чтобы обходить их без единой осечки до самой старости. Они забыли обо всем, и теперь в их сознании собственная жизнь, хоть и полная опасностей, выглядела вполне естественной. Теперь у них мог родиться ребенок, теперь и Надежда была не особо нужна – они просто жили. А когда повстречали Грэга и Анну, ощущение обычной жизни только усилилось. И лишь теперь, потеряв Еву и своего будущего ребенка (пусть даже на время), Иван осознал, что их жизнь в последнее время была призрачной, но они не обращали на это внимания. Зачем? Такой же неустроенной и хрупкой была Прежняя Жизнь, а ступени в Бездну бесконечны: в сравнении с теперешней минутой вчерашний день казался пронизанным счастьем, светлым будущим, долгими-долгими вечерами с любимой женщиной и ребенком, которого она еще родит.

Иван понял, что плохо видит: на глазах выступили слезы. Они не прекращались, и он, разозлившись, подтянулся к дивану, прижался к нему лицом, потерся.

Когда он приподнял голову, взгляд уперся в зеркальце.

Зеркальце лежало в углу – между спинкой и боковиной. Иван поразился: как он мог про него забыть? Он видел, как Ева бросила его, но не понял, зачем она это делает. В тот момент потрясение от происходящего было сильнее, горечь от ухода Евы мешала соображать. Ева предугадала, что Грэг закроет дверь, и у Ивана не останется шанса выбраться из помещения, чтобы уже в ресторане разбить бутылку, найти что-то острое, чем можно разрезать веревки. Даже сейчас зеркальце не казалось стопроцентным решением, но это был хоть какой-то шанс.

Иван закрыл глаза, попытался ни о чем не думать, успокоиться. Получилось, хотя и не сразу. Мысль, а куда поведет Еву Грэг, пронзала мозг, не желая откладывать решение на потом.

Когда Иван поборол страхи, призраками заполнявшими комнату, он испугался, что заснет. Он подтянулся, сел, приготовился и, оттолкнувшись ногами, забрался на диван. Он подполз к зеркальцу, обхватил зубами ручку, привстал, скатился на пол. Теперь нужно разбить зеркальце – получить осколки. Иван лежал на ковре, истлевшем, но ткань все равно смягчила бы удары. Иван перекатился ближе к двери, где ковра не было. Он не знал, чем покрыт пол, но материал был твердым. Иван положил зеркальце на пол, отполз, чтобы оно оказалось под ногами. Помедлив, он поднял ноги, резко опустил их.