Выживший. Чистилище

После короткой словесной перепалки с Валетом я предполагал, что уже этой ночью со мной могут устроить разборки. Поэтому практически до утра не сомкнул глаз, готовый в любой момент вступить в схватку. Уверенности придавал спрятанный под подушкой самодельный кастет. Форму я сделал из влажного песка, кусок свинца спер в ремонтном цеху, расплавил его на маленьком костерке в жестяной банке и залил в форму… Не говоря, зачем мне это нужно, попросил у Семочко на час-другой круглый напильник, с его помощью обработал все закругления, и вот кастет готов! Мало ли что может случиться, в зоне всегда приходится быть настороже, даже если у тебя внешне ровные отношения с лагерными авторитетами. А учитывая последние события, наличие хоть какого-то холодного оружия весьма кстати.

Можно, конечно, использовать и совок с кочергой, стоявшие возле печки, но до них еще нужно добежать, а не факт, что такая возможность представится.

Еще и клопы эти… Тряпки, которые призваны нам заменять матрасы и одеяла, равно как и подушки, по консистенции больше похожие на валуны непонятного цвета — все это мы получили под лейблом «постельное белье». Причем после санобработки, как нас уверял завхоз. Но либо санобработка была так себе, либо — что скорее всего — наш этап сам завез в лагерь паразитов, оседлавших наши тела. Политические, приходившие ночевать с нефтяных разработок, плевать хотели на клопов, они спали без задних ног, а вот мне такое соседство с кровопийцами доставляло серьезный дискомфорт.

К счастью, в эту ночь урки не стали на меня наезжать, и под утро, когда барак уже дрых в полном составе, за исключением подкидывавшего дрова в печь Митяя, я тоже задремал. Вроде только закрыл глаза — а уже команда дневального: «Подъем!». Валет с Копченым, впрочем, продолжали «давить массу», как говорили у нас в армии. Вот уже вторую неделю они прикидывались больными, и сержант явно на них махнул рукой, предпочитая не связываться с уголовным элементом.

«Что же мне теперь, каждую ночь вот так не спать? — думал я, в легкой прострации, словно сомнамбула, двигаясь от столовой к ремзаводу. — И надолго меня хватит? В сменку подежурить никого не попросишь — ни политических, ни, тем более, уголовников, которые под Валетом и Копченым ходят».

От отца Иллариона не укрылось мое состояние, когда я заглянул в столярку погреться. На улице сегодня было особенно морозно, градусов 25 ниже нуля, а в столярном цеху бойко горела печка, обложенная на всякий случай кирпичами, которые тоже неплохо нагревались, отдавая тепло окружающему пространству.

— Что стряслось, Клим? — спросил священник, не отрываясь от работы.

— Да нет, нормально все, отец Илларион…

— А я вижу, что терзает тебя что-то. Скажи — легче станет.

И словно какую-то пробку выдернул старик. Слова из меня полились сами собой. Нет, всю свою историю, конечно, я не рассказал, ни к чему впутывать батюшку в такие дела, если уж я решил до последнего выдавать себя за Клима Кузнецова. А вот о разговоре с Валетом, в котором упоминался отец Илларион, и последующей затем бессонной ночи покаялся.

— Не переживай, — успокоил меня собеседник.

— Да я и не переживаю особо.

— Переживаешь, я же вижу, — скупо улыбнулся священник. — А если бы перед сном вчера помолился — Господь тебя утешил бы. Молитву знаешь хотя бы одну?

— Отче наш, иже еси на небеси…

— Хорошая молитва. Но для успокоения лучше читать вот это: «Богородице Дево, радуйcя, Благодатная Мария, Господь с Тобой: благословенна Ты в женах,

и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших. Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу, присноблаженную и пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую херувим и славнейшую без сравнения серафим,

без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем. Аминь».

— Эдак я с первого раза и не запомню.

— А я на листочке сегодня вечером начеркаю тебе карандашиком, а завтра поутру отдам.

Так и договорились. Перед сном, раз не помнил молитву от батюшки, про себя прочитал знакомую «Отче наш». А в сновидениях своих я увидел отца Иллариона. Сидит тот будто бы на пенечке, смотрит на меня и грустно так улыбается. Хочу к нему подойти, а ноги не слушаются. А батюшка, посидев, встает, осеняет меня крестным знамением, поворачивается и медленно уходит. И я не могу сдвинуться с места, ноги будто приросли, и такая печаль меня обуяла — что хоть в петлю лезь. А силуэт священника так и растаял в тумане…

Наутро, проснувшись, решил рассказать батюшке свой сон, может, объяснит, к чему это было. Однако, появившись на ремзаводе, даже еще не дойдя до столярки, я увидел выходящего мне навстречу Олега Волкова. Глаза его были опухшими, словно он недавно плакал, а губы дрожали. И словно ножом по сердцу резануло.

— Что случилось?!

— Отца…. Отца Иллариона ночью убили.

На какой-то миг я оцепенел, оглох и онемел. В глазах потемнел, колени подогнулись, и я оперся рукой о холодный кирпич стены. Глубоко вдохнул в себя морозный воздух, немного прочистивший мозги.

— Кто? — выдавил я из себя.