Вызревание

Ассортимент еды наших нищих всегда исходил из имеющейся у них суммы. Ее никогда не экономили и не оставляли на черный день, какова бы она ни была. О черных днях никто из них никогда не думал. Все они жили одним днем и всегда старались, чтобы он был самым ярким в их жизни. Гурманских наклонностей им тоже было не занимать. И от этого сегодняшний стол пестрел довольно изысканными яствами, от бутербродов с икрой и дорогого мяса до манго и ананасов. Кроме того, все они любили шампанское, ведь его так уважал сам Митя - их кумир, отец родной, Бог, на которого они молились. Кроме ?Родины?, у них была еще одна любимая песня, которую они часто пели: ?Куда уходит детство?? Да-да... В какие города... Они пели ее и теперь. И было странно видеть, как оборванцы поднимали хрустальные фужеры с благороднейшим напитком и пели о тончайших, изысканнейших чувствах человеческой души, пронизанных светлой печалью об ушедшем детстве. А кто он?! Кто он такой?! - кричал Шиш, перекрикивая поющих. - Митька, он что, сумасшедший?! Такие бабки отвалил! А?! Слышь, Мить, а?!

Люська снисходительно смотрела на Шиша, как смотрит мать на глупого ребенка. Дурень ты, Шиш. Митькины картины стоят во сто раз больше. Так, как он, никто не сможет. А ты дурак. И все вокруг дураки. Поэтому и не покупают. Нашелся человек, купил. Где-то в чем-то вы правы, Люся, - изящно откусив бутерброд с икрой, включился в разговор Зиновий Гердович. - Шиш не может по достоинству оценить Митиных работ, и это понятно. Но не стоит судить так строго, ведь человек не виноват, из какого теста его лепили, и что кто-то когда-то по пьянке забыл положить в это тесто соль!

Оценив традиционную тонкость шутки Зиновия Гердовича, компания разразилась веселым смехом. Шиш не понял до конца, причем здесь соль и тесто, но все же разобрал, что смеются над ним. Почему вы, Зиновий Гердович, всегда насмехаетесь? Я сирота, а вы говорили, что сирота - дитя природы, и над ним смеяться грешно. Вы ведь так говорили, зто я точно помню. Вы когда напьетесь, как сволочь, хорошие слова говорите, а вот если не допьете, то злой. Это вы правы, Шиш. Трезвый я зол. Но справедлив, заметьте. Лицемерие и лесть не на пользу человеческому развитию. Ведь еще Пушкин сказал: ?Тьмы истин нам дороже нас возвышающий обман?. Поэтому иногда человеку следует говорить правду, какой бы нелицеприятной она ни была. Это помогает ему избежать тщеславия, гордыни, невежества, деградации, в конце концов. Вот вы снова непонятно говорите. Вы ведь специально непонятно говорите, чтобы злить всех, потому что вы злой, а злой потому, что до кондиции не дошли, выпили мало. Правда, Зиновий, брось ты умняк травить. Выпей лучше. Зачем ссориться? разряжает обстановку добродушный и хмельной Кутя.

Митя наблюдает за разговором, улыбается, кажется, получая истинное удовольствие от их болтовни. Извольте, я не откажусь, если Дмитрий Семенович не осудит. Ведь то, что говорит Шиш...

Люська, кашлянув, поднимает фужер: Я хочу выпить за Митю. Мы все обязаны ему. Если бы не он, никто бы здесь не болтал сейчас на сытый желудок, а может, и не жил бы давно. Ведь именно благодаря Мите, признаемся честно, мы не на кладбище, а до сих пор на этой земле...

Митя смотрит на Люську, но уже не слышит ее. Чудная космическая музыка слышится ему. Странный сюжет в легкой туманной дымке снова возникает в его воображении. Утихает космическая музыка. Исчезает странный сюжет. Митя снова возвращается в реальную действительность и слышит голос Зиновия Гердовича: Когда я впервые лег с ней в постель, она была такой нетронутой. От нее пахло ребенком. Я ей сказал об этом. А потом выяснилось, что у нее маленькая дочь, которая просто писалась в постель, в которой мы лежали.